Олекса Гайворонский - Повелители двух материков. Том. 2: Крымские ханы первой половины XVII столетия и борьба за самостоятельность и единовластие

Сопровождаемые своими крымскими союзниками, мятежники двинулись на центральную Украину, превратившуюся теперь в плацдарм братоубийственной войны. Ободренные поддержкой с юга и чувствуя за собой крымскую силу, повстанцы угрожали польскому командующему Миколаю Потоцкому татарским нашествием [423]— но в конце концов, после жестоких битв, к осени были принуждены сложить оружие. С немалым трудом подавив мятеж, правительство подтвердило все свои прежние постановления относительно казачества, введя, однако, важное дополнение: выборный пост гетмана, вызывавший столько споров, отныне отменялся, и командир казацкого войска назначался напрямую из столицы. [424]На днепровском берегу вновь стал восстанавливаться Кодак, а предводители восстания — Яцко Остряница, Дмитро Гуня, а также тысячи тех казаков, что опасались наказания либо не желали жить при прежних порядках, покинули пределы Речпосполитой. Кто-то переселился на южные окраины Московии, другие бежали к донским казакам, а иные перебрались и в пределы Крымского Юрта. [425]И если первые положили начало заселению Слободской Украины, то судьба беженцев в Крым неизвестна. Вряд ли они присоединились к тем своим соотечественникам, что, попав в крымский плен и отбыв положенный срок неволи, порой навсегда оставались в Юрте как обычные поселяне: ведь превратиться в податных земледельцев казаки могли бы и в Речпосполитой, да не желали того. Уж скорее, они могли стремиться попасть через Крым на Дон — но добрались ли они туда, не ведомо никому.

Османская империя и Речпосполита, поглощенные серьезными конфликтами с другими своими соседями (первая — с Ираном на востоке, а вторая — со Швецией на севере), опасались некстати задеть одна другую и потому стремились укротить вольных добытчиков по обе стороны границы; каждая со своей стороны. На этот раз и королю, и султану с ханом удалось достичь желаемого: украинские казаки снова присягали на верность правительству, а переселенные в Крым буджакцы расставляли свои шатры на новом месте. Однако этот успех был непрочен, и если благонамеренные стратеги великих держав ожидали мирной передышки в Причерноморье, дабы уладить тем временем свои дела на дальних фронтах, то их надежды рухнули, не успев воплотиться: ибо, помимо запорожцев и буджакцев, на другом краю здешних степей процветала еще одна вольница — Войско Донское, гораздо более отдаленное от своего монарха и менее зависимое от него.

Пока польские, османские и крымские власти усмиряли своих беспокойных подданных, на Дону грянул гром, громкое эхо которого раздалось по всем окрестным странам.

Все началось с великого исхода ногайцев 1630-х годов: когда большинство из них откочевало от Кубани и Дона к Крыму, донские казаки стали чувствовать себя в опустевшем краю гораздо смелей, чем прежде. Нельзя сказать, чтобы вооруженные пушками и ружьями донцы слишком опасались ногайских лучников — но сама численность обитавших здесь орд заставляла их быть осторожнее. И теперь, когда ногайцы ушли в Крым, османская крепость Азак в устье Дона лишилась своей защиты. Османы считали Азак не столько военным форпостом, сколько торгово-таможенным пунктом, и потому держали в крепости не слишком большой гарнизон. [426]Впрочем, и торговые дела Азака приходили ныне в упадок: азакский наместник Умер-бей уже давно с тревогой сообщал в Стамбул, что город обнищал и порт не приносит дохода. Более того, жители не повинуются властям и порой, во время перемирий с донцами, охотно скупают у казаков награбленное, а нередко и сами, несмотря на султанский запрет, ходят в набеги на русские окраины. Если падишах немедленно не позаботится о городе, — предупреждал наместник, — то империя потеряет его. [427]Но падишаху было не до Азака — и грустное предостережение Умера сбылось. Весной 1637 года, улучив момент, когда Инает Герай со всем крымским войском ушел в Буджак, донцы осадили Азакскую крепость. [428]Их не насчитывалось и пяти тысяч, и османский гарнизон до последнего дня не верил, что при таких силах казаки отважатся на штурм: «Стойте, сколько хотите, — говорили защитники осаждающим, — сколько в стенах камней, столько и голов ваших поляжет!». [429]Но донцы и не стали лезть на крепостную стену: они подвели под нее подкоп, набили его порохом и одним взрывом проделали в стене огромный пролом, через который 28 июня ворвались в Азак и истребили турецкий гарнизон вместе со всем населением города до последнего человека. [430]Так Азак перешел в руки донских казаков.

Эта новость принеслась в Бахчисарай, едва в крымской столице закончились торжества по поводу воцарения Бахадыра Герая. Праздник сменился суровыми буднями: какие бы планы ни строил Бахадыр Герай на годы своего правления, все они были перечеркнуты случившимся, и перед ханом встала новая задача: ответить на этот дерзостный вызов.

Личность Бахадыра Герая — Крым опасается русского нашествия — Царь отрицает свою причастность к захвату Азака — Мурад IV приказывает Бахадыру Гераю освободить Азак — Споры в ханском Диване о походе на Дон — Первый ханский поход под Азак

Подобно своему предшественнику Инаету, Бахадыр Герай тоже вырос вдали от Крыма — в балканском городе Янболу. Он был отправлен туда как рехин («заложник при султанском дворе») еще в дни правления своего отца, Селямета I Герая. Бахадыр Герай с юности тянулся к наукам и искусствам, проводил много времени в кругу ученых и поэтов и получил хорошее образование. Обладая, по отзывам современников, прекрасной внешностью и редкостным красноречием, Бахадыр Герай и сам был прирожденным литератором: его стихи, написанные под псевдонимом Резми, не уступали изяществом слога творениям прославленного Газайи (Гази II Герая), если даже не превосходили их: [431]

Двух поэтов, дядю и племянника, связывало не только литературное призвание. Обладательницей прославленного в стихах локона являлась Хан-Заде-ханым, родная дочь Газайи, которой Резми приходился мужем. [433]Как и ее брат Саадет Герай, [434]Хан-Заде унаследовала отцовский поэтический дар. Стихотворения Хан-Заде не дошли до наших дней, но старая крымскотатарская хроника сохранила эпизод, что запечатлел ее острый ум, достойный принцессы.