Олекса Гайворонский - Повелители двух материков. Том. 2: Крымские ханы первой половины XVII столетия и борьба за самостоятельность и единовластие

Однажды, читая вслух Коран в присутствии жены, Бахадыр Герай дошел до строк: «…женитесь на тех, что приятны вам, женщинах — и двух, и трех, и четырех…». Тут он прервал чтение и, видимо, возвращаясь к некоей шедшей между обоими дискуссии, взглянул на супругу и спросил ее:

— Поняли ли вы смысл священного текста?

— Да, мой падишах! — ответила Хан-Заде, — Но я, ваша рабыня, утешаю свое удрученное сердце последующими словами: «…а если боитесь, что не будете справедливы, то — на одной». [435]

Новая жизнь на ханском престоле представляла собой заметный контраст в сравнении с тем скромным, но безмятежным существованием, что вел до сей поры Бахадыр Герай в кругу родни, мудрецов и стихотворцев. Безусловно, Бахчисарайский дворец был гораздо более просторным и роскошным жилищем, чем прежнее балканское имение Бахадыра, но за воротами Хансарая простиралась большая страна, вконец измученная недавними потрясениями, опустошенная эпидемиями и многолетними неурожаями, а теперь еще и пораженная вестью о последних событиях на Дону.

Падение Азака заставило содрогнуться весь Крым. Случившееся слишком напоминало события почти вековой давности, когда Московское царство, занимая один рубеж за другим, захватило Казань, а затем за каких-то пять лет покорило и Хаджи-Тархан с Ногайской Ордой. Уже тогда Иван Грозный мечтал продолжить свое завоевательное шествие и на Крымский Юрт — да не осилил его. [436]Помня об этом, крымцы стали подозревать, что взятие Азака — лишь первый шаг нового русского наступления на их страну. «Мы потеряли чуть ли не треть своего государства, — говорили они между собой. — А если русские поставят еще и новую крепость в устье Дона, то отрежут у нас степь до самого Ор-Капы — и азакские казаки наверняка сумеют взять его, ибо крепость там плоха, крепостные стены низки, да и те развалены, а укреплений нет никаких. И когда они возьмут Ор-Капы, тогда и всем Крымом овладеют — а турецкий падишах нас защитить не сможет: ему бы от своих врагов уберечься». «Если мы Азак не вернем, — соглашались другие, — то мы пропали: казаки захватят и Керчь, и Тамань, и Темрюк; и как только их возьмут, то Крыму неоткуда ждать помощи». [437]

Жители Крыма были подавлены и смятены; среди них стали распространяться мрачные пророчества хафизов: те якобы прочли в каких-то книгах, что русским суждено скоро прийти в Крым и захватить его, что крымцы доживают у себя на родине последние годы, и что после них полуостров будет заселен калмыками. [438]

Бахадыр Герай, как человек мудрый и верующий, первым делом постарался поддержать упавший дух своего народа и пресечь суеверную панику. Не без оснований усматривая корень всех зол в лености и безверии, он повелел всем мусульманам Крыма поститься и не пропускать намазов в мечетях — а те, кто смел уклоняться от молитвы, подвергались большому штрафу. [439]

Но это было лишь одной стороной борьбы, которую отныне надлежало вести хану. Вторая заключалась в том, чтобы отвести от страны ту угрозу, которая, пусть и преувеличенная народной молвой, нависла над крымскими границами.

Уже в сентябре хан отправил на московские окраины нурэддина Сафу Герая с ногайским войском. Людей с ним выступило немного, и большого ущерба неприятелю он не нанес, [440]но с главной задачей — предупредить царя о том, что Крым готов обороняться — он справился. Московские послы поспешили заверить и хана, и султана в том, что царь непричастен к выходке донцов, которые, как и их вольные собратья в прочих глухих уголках Причерноморья, предпочитали действовать без ведома своего государя.

И действительно: взятием Азака донцы преподнесли Михаилу Федоровичу завидный, но очень неудобный подарок, ибо царь вовсе не планировал воевать с турками, надеясь на их содействие против Польши. Опасность ввязаться в войну с османами усиливалась и другим самочинным проступком казаков: убийством султанского посла. Фома Кантакузин, знатный православный грек на османской службе, уже не впервые путешествовал между Стамбулом и Москвой, обговаривая их союз против Варшавы. Его дорога, как всегда, пролегала через земли Войска Донского, и каждый раз казаки по приказу царя снабжали русско-турецкие посольства судами, припасами и охраной. Но нынче судьба занесла Фому в казацкие станы в недобрый час: он стал случайным свидетелем подготовки штурма Азака. Уяснив намерения донцов, Кантакузин, как верный подданный султана, попытался тайно известить о происходящем пашей всех близлежащих османских крепостей — и казаки, проведав о том, убили султанского посланца. [441]Будучи не в силах сражаться так далеко на юге и стремясь отвести от себя назревавшую войну, Михаил Федорович написал Мураду IV, что Азак захвачен без его воли, и потому Москва не будет заступаться за донцов: пусть даже султан, если хочет, перебьет их всех до единого. [442]

За это и взялся теперь падишах — а точнее сказать, поручил взяться Бахадыру Гераю, поскольку сам был занят длительной и тяжелой осадой Багдада. При этом султан требовал присутствия крымцев на обоих фронтах: приказав хану выступать на Азак, падишах одновременно распорядился, чтобы 10 тысяч крымских воинов были присланы и под Ереван. [443]

Тем временем в Крым прибыли московские посланцы: царь спешил, пока не поздно, уладить отношения с ханом и заключить с ним мирный договор. В посольском багаже были припасены богатые дары для крымского двора — но Бахадыр Герай, вопреки ожиданиям, отверг всякий торг и отказался от царских подношений. Единственное условие к миру, — заявил он, — это возврат Азака и снос восьми крепостей, построенных царем в последние годы на подступах к крымским владениям. Если же этого не случится, то хан сам добудет Азак, а Московия пусть ожидает военного удара.

Послы стояли в недоумении. Еще совсем недавно сам ханский везирь с горечью признавался русским: «Мусульманские ханы простодушны и падки на корысть; так прежние ваши правители Казань и Хаджи-Тархан взяли, то же и с Крымом будет». Именно на это и рассчитывал царь, желая купить мир у Крыма, а резкая отповедь Бахадыра Герая, казалось, спутала Москве все карты. Но по окончании аудиенции, когда удалился султанский чауш, наблюдавший за ходом переговоров, послам намекнули: погодите, хан вынесет ваш вопрос на обсуждение Дивана.

Через некоторое время в Ханском дворце собрались беи, мирзы и аги. О кавказском походе споров не возникло, и вскоре нурэддин Сафа Герай с крымским войском вышел в дальний путь на Армению. Но покладистость беев в этом деле была лишь уступкой, предварявшей их отказ по второму вопросу: знать постановила, что хану следует заключить с царем мир и требовать от Москвы не возвращения Азака, а удвоения суммы ежегодной дани.