Илья Зайцев - Астраханское ханство

Видимо, еще осенью 1485 г. между крымским ханом и Темиром было достигнуто мирное соглашение [Григорьев 1987а: 138]. В 1486 г. Менгли-Гирей пишет турецкому султану Баязиду II: „Что же касается Престольного [владения], то известно, что положение их весьма тяжелое“ [Kurat 1940: 96; Григорьев 1987а: 129].

Дружба Темира с Менгли-Гиреем, видимо, все-таки не сложилась. В том же, 1486 г. Иван III в грамоте русскому послу в Крыму Семену Борисову писал, что, по сведениям русских гонцов, сопровождавших посольство в Крым и перехваченных ордынцами, „Муртоза и Седех-мат цари и Темир князь хотят идти на Менли-Гирея на царя, толко не будет у него турского помочи; а будут деи турки у него, и им деи на него не идти, турков деи блюдутся добре…“ [РИО 1884: 53]. Согласно польским источникам, в конце 1488 г. „перекопские“ (т. е. крымские) и „заволжские“ татары вместе зимовали в Подолии, поджидая „турецкого императора“ и готовясь к нападению [Codex 1894: 347]. Здесь под заволжскими татарами скорее всего понимается какая-то часть ногаев, перешедших на крымскую сторону.

По мнению Б. Ишболдина, после пленения Муртазы Менгли-Ги-реем астраханским ханом стал племянник Муртазы (сын его брата Сейид-Ахмеда) Касай [Ischboldin 1963: 83]. У Сейид-Ахмеда действительно был сын Касим [Лэн-Пуль 1899: табл, к с. 199; Zambaur 1955: taf. S]. Таким образом, Б. Ишболдин, в отличие от М. Г. Сафаргалиева, считал Касима, правившего Астраханью после 1485 г., другим человеком. Г. Ахмеров предполагал, что астраханским ханом мог быть и еще один потомок Ахмеда — Аллаяр (Аувлеяр), отец касимовского и казанского хана Шах-Али (Шейх-Гали, как называл его исследователь). Г. Ахмеров делал этот вывод на основе того, что Шах-Али якобы называется в русских летописях астраханским князем [Ахмеров 1998: 97]. Подтверждения этому в известных мне источниках не содержится: Шах-Али ни разу не упоминался в русских летописях как астраханский князь или царевич, да и сам Шейх-Аувлеяр („Шигавлиар“), действительно попавший в Москву из Астрахани в 1502 г. [Атласи 1993: 271], не называется „астраханским царевичем“. Он, а также его двоюродный брат Юсуф охарактеризованы как „Ахматовы царевы брата-ничи Болшиа орды“ [ПСРЛ 1901: 256]. Возможно, Г. Ахмеров сделал такой вывод на основании мнения, которое приведено Н. М. Карамзиным в „Истории государства Российского“, а затем повторено В. В. Вельяминовым-Зерновым. Н. М. Карамзин действительно называл Шах-Али астраханским царевичем [Карамзин 1817: 77, примеч. 150; Вельяминов-Зернов 1863: 247–248], однако в тексте, на который ссылался историк (грамота Мухаммед-Гирея, доставленная в Москву ханским послом Абд ул-вали шейх-заде, где говорится, что крымские Карачи отказываются присягать в дружбе великому князю, пока на мещерском (касимовском) престоле находится Шах-Али), нет упоминания о том, что Шах-Али имеет какое-либо отношение к Астрахани [РИО 1895: 388].

Согласно М. Г. Сафаргалиеву, после убийства Ахмеда Касим (сын Махмуда), вернувшись в Астрахань, совершает ряд набегов на ногайские улусы. В ответ на это в 1492 г. коалиция ногайских мирз во главе с ханом Ибаком (Сайид-Ибрахим бен Хаджи-Мухаммед) и его братом Мамуком предпринимает поход на город. В письме Ивану III, доставленном в Москву в октябре 1492 г., крымский хан Менгли-Гирей писал: „…из Орды человек наш приехал Шиг Ахмет да Сеит Магмут цари. А натай Муса да Ямгурчей мурза Ивака да Мамука цари учинити идут, в Астарахани были пошли, и как слышевши назад к Тюмени покочевали“ [РИО 1884: 168]. Астрахань не противопоставлена в письме Большой Орде, а выступает как ее часть. Целью похода вряд ли была месть: Муса и Ямгурчи просто хотели заменить сыновей Ахмеда — ханов-соправителей Шейх-Ахмеда и Сейид-Махмуда сибирскими Шибанидами, которых последовательно поддерживали мангыты [Трепав-лов 1997в: 99].

Из письма Менгли-Гирея казанскому хану Мухаммед-Эмину, написанного 10 марта 1491 г., следует, что в Астрахани незадолго до этого был Абд ал-Керим: „А из Старханской, Абдыл Керим в головах, в Намаганском юрте все собрався, против нас стоят“ [РИО 1884: 109] (см. также [Карамзин 1998: 269, примем. 270]). Из этого упоминания становится очевидным, что Астрахань была в то время частью „Намаганского юрта“.

Чтобы понять это место письма Менгли-Гирея, нужно выяснить, что такое „Намаганский юрт“. Это название неоднократно упоминается в документах крымско-московской и ногайско-московской дипломатической переписки. В 1494 г. Шибанид (потомок одного из сыновей Джучи — Шибана) Ибак (Сайид-Ибрахим) писал в Москву великому князю Ивану: „…стоит промеж Ченгысовых царевых детей наш отец Шыбал царь, стоит с твоим юртом в опришнину, и друг и брат был, от тех мест межы нас ту Атамыров [70]да Номаганов юрт ся учинил, а мы ся учинили далече…“ [Посольская книга 1984: 48]. Из этого текста можно сделать вывод, что некий „юрт“, располагавшийся между Московским великим княжеством и государством сибирских Шибанидов, носил имена Туга-Темира и Номагана.

Слово „юрт“ (يورت) как московскими приказными деятелями, так и в тюрко-татарской исторической традиции употреблялось в качестве синонима независимого государства (ханства) [Materiaux 1864: passim; Ivanics 1975-76: 262, 264, 274 (jeg. 36); 1981: 423, 424]. Иногда (см. [Исхаков 1998: 194]) термин прилагался и к княжествам (бейликам), входившим в состав ханства (например, Ширинскому и Мангытскому и Крыму). Поскольку в данном случае речь идет о наследственных Чингизидах, а не о князьях (беях) — Карачи [71], понимать это слово следует в его первом (основном) значении.

Имя „Номаган“ действительно встречается среди Чингизидов. Так, Рашид ад-Дин упоминает сына Кубилай-хана от Чабун-хатун, „Нуму-гана“. Номаган (в „Юань-ши“ его имя употреблено в форме На-му-хань) был послан отцом против мятежного Хайду, схвачен двоюродными братьями и отправлен к правителю улуса Джучи Менгу-Тимуру. Он вернулся домой только после смерти Менгу-Тимура (1280 или 1282 г.), а через год после возвращения скончался (видимо, был убит по приказу Хубилай-каана) [Рашид-ад-Дин 1960: 104, 127, 153–155, 168, 169, 171, 182, 193–194, 206]. Марко Поло упоминает его под именем „Номоган“ [Марко Поло 1956: 212]. Однако понятно, что этот человек едва ли имеет отношение к названию джучидского юрта и Хаджи-Тархану.

В сочинении Абу-л-Гази в разделе, посвященном генеалогии среднеазиатских Аштарханидов, мы на первый взгляд не встречаем ничего похожего. Династия, по Абу-л-Гази, выглядит следующим образом: 1) Чингиз → 2) Джучи → 3) Токай-Тимур → 4) Уз-Тимур → 5) Ибай → 6) Тумган — مفان(выделено мной. — И.З.) → 7) Кутлук-Тимур-оглан → 8) Тимур-Бек-оглан → 9) Тимур-Кутлук → 10) Тимур-Султан → 11) Мухаммед → 12) Джавак → 13) Мангышлак → 14) Яр-Му-хаммед → 15) Джани [Aboul-Ghazi 1871: 179]. В несколько искаженном виде такая родословная представлена также в трудах позднейших историографов, например в „Истории Абулфейз-хана“ Абдуррахман-и Тали [Тали 1959: 13], у Ш. Марджани, М. М. Рамзи и др. [Марджани 1885: 134; Рамзи 1908: 3; Шеджере 1906 — очень искажена]. Эта генеалогия принята в справочной и специальной литературе [Hofman 1969а: 290; Burton 1988: 482]. Среди этих Чингизидов есть уже знакомые нам. Мухаммед — это Кучук-Мухаммед, отец Ахмеда и Махмуда. Джавак (Чувак) — тот самый Джавак-султан, который воевал против Абу-л-Хайра. Как известно, в начальном написании нун и та очень легко спутать: отличие состоит всего лишь в одной точке. Если читать в начале слова нун , то получаем искомого Нумагана (Барон Демезон, переводивший Абу-л-Гази, естественно, не мог предположить подобной конъектуры [Aboul-Ghazi 1874: 188]), т. е. зафиксированного тюркским источником Джучида, имя которого и послужило названием „юрта“. Номаган в данном случае — второе имя или прозвище хана Тимура бен Тимур-Кутлуга, а также его деда Тимур-Мел ика [Тизенгаузен 1941: 106]. Видимо, таким же образом понимал появление Номагана и А. П. Григорьев, ничем, правда, не аргументируя свои построения [Григорьев 1985: 177].