Линор Горалик - Лишь бы жить

Марина Казначеева

***

Бабушка с Большим театром была в Куйбышеве. Рассказывала, как скучала по Москве и какая огромная оказалась Волга, как утонули артисты, идя по льду в село Рождествено с шефским концертом — сломалась машина. Как в местном театре оперы и балета все уважали и любили и жалели москвичей, несли им еду и отрезы на платья. Рассказывала, что очень лютые были морозы и однажды капроновые чулки у артистки, которая не желала надевать некрасивые рейтузы, примерзли намертво к коже, пока она шла на репетицию пешком с другого конца города.

Alena Shwarz

***

Дедушка не рассказывал, отмалчивался. Войну встретил в Киеве, в командировке. Помчался во Львов за беременной бабушкой, опоздал. Отступал до Москвы. Как это было, он характеризовал двумя моментами: «Убитыми удобно прикрываться» и «Прятались в канавах с водой, дышали через соломинку». Деда я нашла потом на сайте «Подвиг народа», был награжден.

Бабушка из Львова эвакуировалась в Москву, дед нашел ее в 1942 году, зимой.

Anna Moskvina

***

Дедушка, Маневский Степан Иванович, ушел на фронт курсантом из Ленинградской военно-медицинской академии — вернулся из Берлина майором медицинской службы. О войне говорил мало и скупо. Рассказывал, что люди мерли, как мухи, пока в 1942-м не завезли пенициллин, которого все равно на всех не хватало. О том, что пока не было «Катюш», мы были практически бессильны против оружия врага. Дошел до Берлина, продолжил службу в Порт-Артуре. Во время отпуска на родину познакомился с молодой учительницей и увез в Китай уже женой. Веселый был, душа компании и оптимист, а в День Победы всегда плакал. Помню, как мы ходили на парад — и весь парадный китель деда с множеством орденов. Бабушка, Григорьева Зинаида Евменовна, жила в деревне Зайцева Слобода в Белоруссии. Вся многодетная семья Григорьевых, 6 братьев и отец, были активными участниками партизанского движения. Бабушка совсем девчонкой была у них связной, чуть не утонула в полесских болотах… Рассказывала, как отца, заслуженного учителя Белоруссии, хотели повесить — донесли, что укрывали в подвале евреев, а она по-бабьи, слезами и мольбами, отговорила палачей. Рассказывала, как хотели угнать в Германию и конвоир пощадил: «Беги, паненка, беги!» После войны познакомилась с дедом и уехала служить вместе с ним. В Китае родились двойняшки, моя мама и ее брат. К концу службы в Китае их должны были отправить в г. Кандалакша с двумя крошечными детьми. И бабушка написала письмо на имя командования, в котором попросила оставить служить деда на европейской территории. И послали их служить в Берлин! Вспоминала, что боялась первое время выходить в город.

Виктория Шимановская

***

Дедушка был инвалид войны (с точки зрения меня-ребенка, а дедушка умер, когда мне было шесть, — просто не очень здоровый человек, не то что без руки-без ноги). Моя память, обычно очень цепкая, кажется, агрессивно вытесняет все, что я знаю о нем-на-войне — вроде бы и он что-то рассказывал (очень неохотно), и бабушка уже позже — не помню ни-че-го вообще. Он был — кажется — пулеметчиком? Помню только документ, найденный в шкафу у родителей: что награды, выданные Борису Яковлевичу Полякову (какие-то вроде бы серьезные награды), считать действительными и действительно принадлежащими Берлу Янкелевичу Поляку. Сбежал «на войну» в 17 лет и «зачем-то» соврал про ФИО.

Виктор Шепелев

***

Я самих прадедушек, которые воевали, не застала — только прабабушку, но она ветеран труда, никаких историй не рассказывала. Только сухо роняла — трудно было. Дедушка вернулся к ней с войны, и сразу родились дети — моя бабушка и ее брат, и даже они всегда говорили, что разговоров о войне в доме заведено не было, отец не любил.

Anna Bugaychenko

***

Мама в эвакуации (в Миассе) была совсем маленькая, остались картинки перед глазами (ее, а перед моими — уже по ее рассказам). Ее дед был главным инженером завода, из Серпухова. Пережил арест в 37-м, вернулся.

Одна картинка — ее тетя, которая была совсем молодой, работала в каком-то совхозе, у нее была лошадь, тоже совхозная соответственно, Куда-то они ехали (или что-то перевозили), и вот лошадь ушла под воду, провалилась. Мама помнит, с каким ужасом вытаскивали лошадь всей семьей: боялись ее потерять, иначе — расстрел. Вторая картинка тоже почему-то связана с лошадью, но уже после возвращения в Серпухов. Там на стройке работали пленные немцы. Весна, снег стаял, а лошадь, запряженная в сани, тащит огромную кучу кирпича, не выдерживает, падает, а тот немец бьет ее кнутом, что-то кричит и плачет от бессилия.

Мама всю жизнь не выносила потом лошадей в цирке. Не могла смотреть.

Yulia Tavrizian

***

Мою бабушку Тамару в войну вместе с ее НИИ эвакуировали из Москвы в срочном порядке, а мой дядя (тогда еще совсем маленький Дима) был в пионерском лагере, так вот бабушке не дали возможности ни собраться, ни забрать ребенка из лагеря. Их посадили в товарные вагоны и куда-то повезли….Вдруг поезд останавливается в районе Балашихи и их выпускают, бабушка понимает, что пионерский лагерь совсем-совсем близко. Бежит бегом, добегает до лагеря, находит ребенка, в чем есть хватает, бежит обратно и успевает запрыгнуть с ребенком в поезд. С собой бабушка в эвакуацию успела схватить сковородку и иголку, она их сдавала внаем, на это выжила и прокормила Диму, он вырос и стал прекрасным художником и иллюстратором. Дима сделал одну из первых реклам Аэрофлота для международных рейсов. Его работы сейчас висят у меня над головой в кабинете и я смотрю на них с тоской, когда мне на согласование приходят наши коммуникационные форматы. Сейчас в живых нет ни бабушки, ни Димы, а я их люблю и помню.

Яна Шеметова

***

Мама рассказывает про тетю бабушки, которая в блокадном Ленинграде была подростком. Как-то послали ее обменять талоны на хлеб, зимой, отстояв огромную очередь. И вот стоит она в очереди, к ней подходит мужчина и ласково говорит: «Вижу, ты совсем замерзла, пойдем, ко мне зайдешь, тут совсем близко, я тебе горячей воды дам»… И пошли. Зашли в квартиру, мужчина пошел сразу в дальнюю комнату, а девочка осталась в прихожей. Услышала только, как мужчина сказал кому-то: «Еще одну привел», — и звук капель из-за занавески. Приоткрыла занавеску, а там в ванной висит другой ребенок. Без головы.

Убежала.

Mokich

***

Папа о войне не рассказывал, я знала только, что он был в эвакуации, работал за Уралом на военном заводе. Про бабушку как-то не задумывалась. А несколько лет назад нашла в семейном архиве письмо, которое написал бабушкин брат моему папе 29 июля 1944 года. Семья была из городка Высокое, это еще ближе к границе, чем Брест. Та самая Западная Белоруссия, которая в СССР с ноября 1939 года. Оказывается, бабушка в июне 1941 года поехала из Москвы туда, повидать родных. И только по этому письму я поняла, что бабушка и папа всю войну друг о друге ничего не знали. И письмо дедушки Сережи, ответ на папино, было первым из освобожденной Белоруссии. Да, только в самом конце письма, отчитавшись о всех родственниках, дедушка Сережа написал, что немцы буквально в последние дни успели угнать в Германию его младшего сына, семнадцатилетнего Мишу. Я читала и знала, что все кончится хорошо, Миша даст обет — вернусь, пойду по стопам отца, стану священником. Вернется, обет выполнит.