Линор Горалик - Лишь бы жить

В этой связи мне вспомнилась строчка из стихотворения Алексея Цветкова «Смерть на Марсе»:

«там нет стрекозы или гризли

родных человеку зверей»

Все-таки животные — родные нам существа и с ними пережить войну было не так страшно.

Зина Семенова

***

У меня бабушка жила под Истрой, в деревне рядом с монастырем. Там были достаточно сильные бои, потом практически каждый год, когда сажали картошку, выкапывали из земли гильзы, а однажды дед даже гранату выкопал. Так вот, в 42-м году, когда немцы уже ушли, три бабушкиных брата пошли на речку рыбачить и по дороге в поле наткнулись на мину. Всех троих хоронили по кускам, им было от, кажется, 8 до 17 лет. От трех человек осталась только одна фотография одного брата — на паспорт. Бабушка их очень часто вспоминает. А дед воевал в кавалерии, очень жалею, что ничего его про войну не спрашивал, а он не рассказывал. Единственное, что знаю — его лошадь звали Копчик.

Танаев

***

Вспоминаю рассказы бабушки. В войну ей было 7 лет. Поэтому сложно отделить ее детские воспоминания от моих. Они с мамой (моей прабабушкой) оказались в Клину во время оккупации.

Рассказывала она не часто, но если начинала, надолго проваливалась в эти воспоминания. Про то, как ели мороженый лук и он казался лакомством, с тех пор она его любит. Про то, как прятались от бомбежки в канализационном люке. Про то, как бабушка помогала пленным. Лучше всего я запомнила историю про начало захвата города. Бабушка вместе со своей мамой и маленьким братом бежали по городу в бомбоубежище и вроде как на улицах уже были немцы, летали самолеты. А до этого весь город говорил, что немцы идут, немцы наступают, немцы уже близко.. И бабушка представляла себе их как гигантских черепах, которые идут и давят все на своем пути. А когда увидела немцев, то кричала маме: «Мама, почему мы бежим, это же люди!».

Margarita Sergeenko

***

Бабушка в войну была медсестрой в госпитале здесь в Украине. Говорила о войне очень мало. Как они с девочками-медсестрами по ночам санками тягали в лес партизанам все, что могли из лекарств, продуктов. Как было холодно и страшно. А в девяностых бабушка ворчала на условия в современных больницах и рассказывала, как врачи дореволюционной закалки даже в том аду, который был в госпиталях, требовали от медсестер поддерживать чистоту несмотря ни на что, и как ей за это доставалось.

Vika Podvorchanska

***

Мой папа родился в Бессарабии, и, по его словам, первые двадцать лет жизни (до 1940 года) провел при капитализме, владея идишем, ивритом, румынским и молдавским. А затем пришло время социализма, и пришлось выучить русский язык, что особенно пригодилось в армии. Он воевал под Сталинградом и отмечал свой день рождения 23 августа, потому что именно в этот день было так тяжело и яростно, что папа дал себе слово: если выживет, то эта дата станет днем его рождения…

Регина Кон

***

Отец рассказывал о том, как голодали в войну. Про очистки картофельные, про жмых и суп из крапивы… Но более всего запомнилось: «… И вот сидим мы все дома, ждем, когда вернется с завода твой дед, знаем, что утром он пообещал достать картошки. А есть нечего было совсем. Мне 7 лет было, остальным того меньше. И вот то один, то другой подходит: «Мам, дай поесть,.. мам, дай поесть». «Подождите, отец вернется». Проходит сколько-то времени, опять: «Мам, я есть хочу!» … Наконец она не выдержала, рукав себе закатала, протягивает руку: «На, ешь!»

Vladimir Vakórin

***

Дедушка служил в Бресте. Бабушка рассказывала, что когда услышали взрывы — она сказала, что это война, а дедушка ее убеждал, что нет, это же учения. Но на всякий случай сел на велосипед и поехал в часть. Увиделись они уже только после войны. Дедушка вообще ничего нам, своим внукам про военные годы не рассказывал, попал он в плен в первый же день, в этот день потерял глаз. В те годы старались не вспоминать о том, что был в плену — это было очень вредно для здоровья.

Elvira Myroshnychenko

***

Моя мама смотрела «17 мгновений весны» и сказала, что у немцев красивая форма. Дед покидал ее вещи за порог: «Выметайся!». Дед воевал на белорусском фронте, дошел до Берлина. Призвали его в сорок третьем году и планировали отправить в Сталинград. Но эшелоны долго простаивали, и до Сталинграда они так и не доехали. Был коммунист, убежденный сталинист, в конце жизни уверовал в Бога. Говорил, что ему до сих пор по ночам снится лицо первого немца, которого он убил. Тот был рыжий, молодой и улыбался.

Tapki Botinki

***

Мама воевала с 1943-го. О войне не рассказывала ничего, разве что отдельные смешные случаи. Только о победе — этот эпизод повторяла часто. Я его записала под ее диктовку:

«Пятого мая 1945 года 4-я гвардейская танковая армия, в состав которой входил и наш Уральский добровольческий танковый корпус, вместе с другими частями двинулась на помощь Праге. По шоссе сплошным потоком шли танки, самоходки, машины с бойцами. Наш медсанбатовский автобус застрял на обочине. Тогда я попросилась пойти вперед, за подмогой.

Когда машины начинали двигаться, я вскакивала на подножку ближайшей и ехала кусочек пути. Вдруг вижу — едет открытый «виллис», правыми колесами по дорогое, левыми — уже по горе. Я упросила лейтенанта, сидящего в машине, подвезти меня. И вскоре заметила, что солдат-шофер уж больно весел. Особенно это было заметно, когда машина останавливалась и лейтенант выходил из нее, чтобы проложить дорогу.

— Знаешь, что мы везем? — спрашивал шофер. — Нет, не скажу, военная тайна!

Еще через десять минут:

— Знаю, но не скажу тебе, нельзя!

Но в конце концов не выдержал:

— Мы везем приказ о прекращении огня. Война закончилась!

Когда я нашла своих и рассказала им, мне никто не поверил. По радио никакой информации не было. Ребята обозвали меня вруньей, я обиделась и залезла в машину спать. В два часа ночи меня оттуда вытащили и принялись качать. Оказывается, уже передали сообщение о победе».

Анна Блинцова

***

Дед не рассказывал. И фильмы смотреть не любил. Один раз, когда я смотрела любимых «В бой идут одни старики», скривился мрачно. Сказал: «Сделали оперетту из войны».

Воевал с 39-го по 45-й. Ленинградский фронт. Ушел добровольцем, несмотря на бронь.

Shany Sorokin

***

Одна прабабушка с четырьмя детьми подросткового возраста из города Красногорска с заводом поехала в эвакуацию в Новосибирск. И вот, по рассказам ее детей, моих бабушек, было два ужасных периода в их жизни. Когда их семью раскулачили в 1930-м, выгнав из дома и отобрав все имущество. И то как они месяц ехали в вагонах, не предназначенных для перевозки людей, как все мучались, как умирали люди.

Приехав в Новосибирск, они долго не могли найти себе жилье и где-то остановиться: местные жители посчитали их евреями (карие глаза, волнистые каштановые волосы и острые носы) и отказывались пускать к себе или что-то продавать. Каким-то невероятным чудом прабабушке удалось устроиться на «хлеборезку», именно это их всех спасло. Как-то вечером зимой на самую старшую девочку напали двое. Избили, отобрали всю одежду и обувь, сломали нос на всю жизнь. Как и все дети, работали на заводе (моя бабушка работала с 11 лет), часто спали прямо в цехах, за главного мастера был одноногий мужчина. Каким-то особенным свое детство не считали. Но вот рассказывая о каком-то человеке, соседе по даче или случайно встреченном знакомом, всегда отдельно уважительно поясняли — «фронтовик». Ну и отдельная история была о том, как подросшие за войну дети разными путями выбирались из эвакуации после войны, потому что завод оставался, и никому не давали документы. Можно было уехать, только поступив куда-то учиться.