Линор Горалик - Лишь бы жить

Когда эвакуировались и ехали на грузовике через Ладогу, дедушка положил бутылочку с разведенным сухим молоком (от килограмма которого уже почти ничего не осталось) за пазуху, чтобы она была теплой. Машину тряхнуло, бутылочка разбилась об лед… Первая покупка в эвакуации — безрогая коза Катька, которую моя горожанка-бабушка научилась доить…

Для того, чтобы услышать наконец эту историю, на 35-й раз, надо было родить своего ребенка… Как говорит моя бабушка, не приведи Господь.

Elka Todres Gelfand

***

Мне мама рассказывала, как в оккупированном Ставрополе в их дом расквартировали офицера, немца. Так он был очень вежлив и всегда отдавал весь свой паек (а это было просто богатство по тем временам) в общий котел. А шоколад отдавал тогда еще пятилетней моей маме..

Leonid Tokarev

***

Моя прабабушка Агафья Игнатьева работала нянечкой в детском саду. Садик был на даче, под Минском. Когда началась война, бабушка осталась со всеми 40 детишками. Ну что делать? Никакого транспорта, ничего не было у нее… Она вела их в город около недели — одна и 40 малышей: дорогами, лесом… Все остались живы тогда!

Ola Ivanova

***

Бабушка мужа, Знаменская Нина Александровна, работала в войну хирургом. Работы было столько, что не было времени ходить в туалет. По госпиталю ходила санитарка с ведром, вот в это ведро врачи и ходили в туалет, чтобы не терять драгоценное время.

Julia Sokolova

***

Севастополь. Один из последних уходящих транспортов (кораблей, эвакуирующих людей, было немного). Глубокой ночью к моей прабабушке пришла соседка — возьму, мол, на корабль тебя и твоих дочек, если поможете мне с моими детьми (маленькие дети у нее были, а муж — офицер, поэтому и знала про транспорт). Грузились на корабль ночью: прабабка, бабушка моя маленькая и сестра ее, Надежда, постарше. Налетели «мессершмиты», корабль убрал трап и отошел от пирса. Прабабка и бабушка остались на причале, а сестра бабушки Надежда успела подняться. Позже в Севастополь пришла весть, что корабль этот потопили… Но не знали в Севастополе, что перед тем он успел зайти в Поти и высадить эвакуированных… Надежду в семье считали погибшей. Да и сама Надежда думала, что мать и сестра погибли под той бомбежкой…

Тем временем ее пристроили в контору по проверке корреспонденции — нужно было читать письма, чтобы не передавали в иносказательном виде враги сведения о войсках. Перебирая по долгу службы письма, увидела Надежда письмо своей старшей сестры к матери в Севастополь, узнала, что все живы и упала в обморок. Добрые люди снабдили ее хлебом и местом в теплушке по дороге в Севастополь… Так семья снова соединилась.

Victoria Kholmanova

***

Начало войны. Эвакуация вагонами женщин и детей без еды и воды. На остановках матери выбегали за водой и не успевали вернуться или были убиты, дети умирали от болезней и голода и матерей заставляли их выбрасывать в окна, чтобы других детей не заражали.

Margarita Ignatova

***

У деда моего, Полякова Александра Прокофьевича, другое воспоминание о Дне Победы: его тетя Аня, сестра мамы, работавшая в булочной в районе Павелецкой, позвала его поесть бубликов — немного завезли заранее. Сбежав из дома в районе Калужской спозаранку, ребята не знали, насколько радостным станет этот день. 12-летний мальчишка с друзьями грызли бублики, первые в их жизни, а тут на улице раздался крик: «Победа!» И теперь у деда День Победы ассоциируется с первым счастьем мальчишки, впервые в жизни попробовавшего бублик!

Maria Antlers

***

Мой отец, Элиазар Абрамович Грабой, прошел всю войну — от Москвы до Кенигсберга. А закончил ее в Порт-Артуре. О войне говорить не любил. Помню только, что упоминал, как зимой 41-го было настолько холодно, что сухари из пайка превращались в лед и они, чтобы оттаяли, клали их на работающий мотор грузовика. И что в Порт-Артуре у него была лошадь по имени Слива. Маме он рассказал, что в боях под Кенигсбергом был приписан фельдшером к танковой дивизии. Фельдшер ехал не внутри танка, а на броне. Тогда отец получил ранение осколками мины в спину. В том же бою вытаскивал раненого, нарвался на немцев (линия фронта передвигалась туда-сюда очень быстро), спасло то, что он свободно говорил по-немецки и было уже темно. В общем, добрались они до своих. Тот же немецкий язык сыграл с ним и плохую шутку: в Порт-Артуре его забрали и осудили как немецкого шпиона в 1946-м. Реабилитировали в 1953-м. Знаю еще, что никогда не ходил на охоту — говорил, что ему войны хватило.

Ekaterina Guschina

***

Не про войну, а после, 1947—1948 годы.

Бабушка рассказывала, как 15-летних подростков отправляли на работы по разминированию Невского пятачка (это в Ленинградской области, одна из самых больших мясорубок за время войны, там до сих пор каждый год [что-то находят]). Дети искали снаряды, приказ военкомата по законам военного времени, отказаться было нельзя. Девочки себе в белье клали толь, чтобы в случае внезапного взрыва погибнуть сразу, а не остаться калекой.

Svetlana Gredzheva

***

Моя мама родилась в 1936 году в Курской области. Там они с бабушкой и пережили войну, в оккупации. Мама всю жизнь молчала — ни слова о войне, словно не помнила ничего. Один раз заговорила, незадолго до своего ухода. Оказалось, что она помнит все, все, — так, словно это было вчера. Война никогда из нее не уходила, она жила внутри нее всю жизнь.

Я помню бабушку — она рассказывала… Она сотрудничала с партизанами, рисковала жизнью… Отбивалась от постоянных домогательств оккупантов (это были мадьяры). Позже они с соседками стирали форму для наших военных, целыми днями, в огромных объемах. Я не уточняла, как именно стирали — думаю, в реке, в Осколе. Бабушка часто говорила: «Только бы не было войны!»

Татьяна Баранова

***

Старший брат моей мамы, Рома Штейнберг, ушел на фронт в 21 год. Пропал без вести. В День Победы бабушка, его мама, просто ушла из дома, чтобы никого не видеть. Умерла она много лет спустя. Умирая, почти в бессознательном состоянии, сказала: «Знаешь, Эммочка, а нашего Ромочку убили».

Несколько лет назад моя сестра разыскала в архиве документы. Там было его письмо к другу, в котором он спрашивает, не знает ли тот, куда эвакуировали его семью, а потом уже — бесконечные запросы моих бабушки и дедушки о нем. Так они и не встретились… Она мне переслала эти документы, когда я сидела на работе в офисе, в Амстердаме. Мой начальник, увидев как я рыдаю, спросил, в чем дело. Я попробовала объяснить. Когда он понял, удивился: «Ведь столько лет прошло, что ж ты плачешь?»

Lala Kuzminsky

***

Тетя Клава приходила к нам в гости. Смотрела телевизор. Прабабушка с ней мало общалась. Но приглашала к нам охотно, тетя Клава была одинокая. С тетей Клавой общалась маленькая я. Читала ей сказки, мы с ней вместе смотрели телевизор, о чем-то пытались говорить, но из-за разницы в возрасте нам было не очень интересно вместе. Тем не менее были моменты, когда я чувствовала, что в ней есть живой стержень из молодости и боли. Когда шли фильмы о войне (неважно, трагические и самые страшные или уже зарубцевавшиеся добрые комедии), на сценах атаки, где наши солдатики шли через кадр, она кричала: «Не ходите! Ведь убьют всех вас!!! Не ходите!»