Джон Гай - Две королевы

В конце 1563 г. Мария отвергла совет дяди выйти замуж за эрцгерцога, но это не означало разрыв дипломатических связей с континентом. Глубина разногласий с семьей Гизов проявилась в ее исполненной горечи фразе: «Мой дядя действительно меня любит: пока у него все хорошо, ему безразлично, что будет со мной». Но если на поддержку из Франции в данный момент рассчитывать не приходилось, у Марии все еще оставались шансы перехитрить Елизавету и Сесила.

17 ноября Рэндольф получил новые инструкции — огласить ограничения для Марии в выборе мужа. Они оказались настоящим кошмаром. Суть не изменилась — Марии предлагали выйти замуж за человека, предпочтительно английского дворянина, который всецело предан идее дружбы с Англией. Если подходящего кандидата не найдется, ей следует испросить разрешение Англии выйти замуж за иностранца, при условии, что после свадьбы он готов жить в Шотландии. Он должен иметь «естественную склонность и любовь к этому острову» и «не быть сочтен неподходящим» (Елизавета любила использовать двойные отрицания); неподходящими считались «сыны» Испании, Франции или Австрии.

Таков был первый вариант. Затем Елизавета смягчила свою позицию. Она снова прислушалась к своим инстинктам как королевы и как женщины и предусмотрела основу для компромисса. Если Мария последует английскому совету, ее династические права будут восстановлены, в каковом случае «мы, со своей стороны, не откажемся позаботиться о ней как о нашей единственной сестре или как о родной дочери».

Сесила это возмутило. Первым делом он вычеркнул «родной» из последнего предложения. Затем удалил весь последний абзац. «Мы, — написал он вместо этого, — обещаем ей, что если она даст нам основание полагать, что в выборе супруга прислушается к нашему мнению», то «в таком случае мы тотчас приступим к рассмотрению ее права, используя все средства для ее поддержки». Мария должна представить доказательства своего права наследования трона. Затем последует решение суда, который объявит, законны ее претензии или нет. И только после этого, «если мы увидим, что дело решилось в ее пользу», Мария может рассчитывать, чтобы с ней обращались как с «единокровной сестрой или дочерью» Елизаветы.

Поправки Сесила были приняты. Они не только оскорбляли Марию, предлагая, чтобы помазанная королева, правитель независимого государства, признала юрисдикцию английского суда, но и вводили в уравнение абсолютно новый элемент — требование, что ее право должно рассматриваться только через суд.

Невообразимое требование. Обычное стремление к замужеству — и выполнение общепризнанных обязательств женщины-правителя, что Сесил мог только пожелать для своей королевы, — превращало Марию в просительницу. Ее уже рассматривали как главного противника, а теперь она представала как сторона защиты в суде.

Разумеется, это была чрезмерная реакция, отражавшая усиливающуюся в Англии паранойю относительно заговора Гизов и папы римского. Мария до сих пор не нашла мужа, который укрепил бы ее претензии, но теперь она могла возобновить попытки. Однако сначала следовало разобраться с требованиями Елизаветы и Сесила, усилия которых подчинить себе ее саму и ее страну стали такими явными, что уже представляли собой угрозу. Примирение сменилось конфронтацией. Нужно было притвориться покорной, а потом поставить противника перед свершившимся фактом.

В ноябре 1563 г. Елизавета заявила о своем праве отвергнуть выбор Марии и посоветовала ей выйти за английского дворянина. Если Мария откажется, она согласна рассмотреть кандидатуру иностранца, но только не из Испании, Франции или Австрии; однако выдвинутые условия были настолько жесткими, что граничили с оскорблением. Имена пока не назывались. Если Елизавета все это время имела в виду одного из своих фаворитов, то точно об этом ничего не известно.

Сесил пошел еще дальше, потребовав рассмотрения судом династических претензий Марии. Елизавета поддалась на уговоры Сесила, но смягчила удар, отправив Марии знак любви. Это было украшение, кольцо с бриллиантом, которое она «чрезвычайно ценила». За год до того, как Мария окончательно отвергла претензии Англии относительно условий ее брака, ей приходилось вникать в смысл таких неоднозначных, а иногда и взаимно противоречивых знаков.

Когда Рэндольф преподнес кольцо, Мария обрадовалась. Кольцо символизировало роль Елизаветы как ее «возлюбленной» и как будто возвращало время назад, к весне 1562 г., когда на повестке дня была встреча двух «сестер королев» в качестве прелюдии их символического союза. Словно для того, чтобы подчеркнуть эту мысль, Мария «часто смотрела и много раз целовала» кольцо.

Но Рэндольф преподнес подарок раньше, чем огласил условия замужества. Прочтя их, Мария проявила завидное хладнокровие. Не желая сразу протестовать, но желая сменить тон в отношениях с Англией, она дала волю своему озорному чувству юмора, указав на два перстня у себя на руке: один — дар Елизаветы, другой — умершего мужа, Франциска II.

«Вот, — сказала она, — два украшения, которые я буду носить до самой смерти и добровольно никогда не сниму». Этим она давала понять, что оставляет право выбора за собой.

Потом она затеяла игру в шарады, дразня Рэндольфа. Все присоединились к ней, и началась импровизация. Мария начала строчкой: «Рэндольф хочет выдать меня замуж за Англию!» Аргайл или кто-то еще воскликнул: «Королева Англии сделалась мужчиной?» Мария спросила: «Кого из жителей страны Вы пожелали бы мне в мужья?» На что Рэндольф был вынужден, запинаясь, ответить: «Того, кто Вам больше всего понравится. Возможно, найдется дворянин, которого Вы полюбите?»

Или Мария стремилась и дальше притворяться невинным наблюдателем, желающим угодить английской королеве, до тех пор пока Рэндольф не выразится более определенно — за кого ей советуют выходить замуж.

Все это было безобидно, по крайней мере на первый взгляд. И очень забавляло двор. Рэндольфу, которому строго-настрого запретили называть кандидатов, оставалось лишь уклоняться от ответа или предлагать отправить в Лондон делегацию, чтобы спросить у самой Елизаветы.

Несмотря на хладнокровие Марии, давление на нее все же сказывалось. Целых два месяца она болела. По сообщению Рэндольфа, она страдала от «разного рода меланхолий». Мария старалась скрывать свое недомогание и то, что «часто плачет по малейшему поводу». На свой двадцать первый день рождения она танцевала до глубокой ночи, а затем весь день не вставала с постели. Нокс, как всегда, не преминул обратить на это внимание, однако официальным объяснением была простуда, которую королева подхватила «во время долгой церковной службы».