Павел Черносвитов - Загадки Древней Руси

После всего вышесказанного читатель вправе задаться вопросом: так на каком основании авторы данного опуса заявляют, что историк — несчастный исследователь? Чем он несчастнее, чем исследователь в любой другой отрасли науки? Чего ему не хватает для получения достоверной исторической картины, по крайней мере, письменных народов мира? Ведь у него для этого почти все есть, авторы сами же все это изложили! И глобальная шкала относительной хронологии археологических культур, и методы, которые ее превращают в глобальную шкалу абсолютной хронологии. И избыточное количество документов разного рода по всей письменной эпохе, и привязка этих документов — пусть не всех, но основных — к главным археологическим культурам, которые уже получили абсолютную дату во времени. Чего еще-то историку надо? Пусть останутся неизвестными какие-то мелкие детали истории, какие-то малозначимые события. Ио ь целом-то история уже написана? Или еще нет? А если нет, то почему?

Если предыдущие строки не убедили читателя в том, что написать объективную историю до конца практически невозможно, и именно поэтому историк — несчастный исследователь, поскольку это понимает и ничего с этим поделать не может, приведем один сугубо гипотетический пример.

Представим себе, что лет этак через двести некий исследователь начал писать историю государства Российского нашей эпохи. И пытается он разобраться, скажем, в сталинском периоде нашего государства. Вряд ли читатель усомнится, что в XX веке практически все происходящие мало-мальски значимые события нашли отражение в письменных документах. Но кто знает, что произойдет с человечеством в ближайшие двести лет? И кто знает, какая часть документов нашего времени уцелеет? И кто знает, какая часть этих оставшихся документов окажется доступной нашему историку?

Вот и представим себе, что достались ему, например, подшивки некоторых советских газет 30—40-х годов XX века. Чем, спрашивается, плох набор таких документов? Ведь газеты дают широчайший обзор буквально всех значимых событий в стране! Разумеется, по ним можно описать практически все стороны жизни общества: от внешней политики и международных конфликтов до полной картины экономического развития общества, вплоть до мелких подробностей жизни каких-то отдельных сельских коллективов и даже отдельных семей!

И наш историк, действительно, начинает писать историю СССР этих лет, опираясь на доставшийся ему источник. Причем, будучи хорошим аналитиком, широко образованным в нескольких областях знаний, он дает развернутый обзор роста экономики страны, детальный анализ военных действий во время Великой Отечественной войны, выявляет причины успехов и поражений воюющих сторон по ходу военных действий, причины победы в ней СССР, описывает успехи послевоенного строительства и т. д. — поскольку его источник позволяет все это сделать. В результате, после многолетнего упорного труда, его «История СССР в период 1930—1940-х годов» написана и опубликована. Все довольны, и автор — тоже.

Но как истинный профессионал он, осознавая неполноту своих источников, продолжает «рыться» в том, что осталось от архивов XX века, находит, наконец, еще один ценный источник: подшивку нескольких газет времен перестройки, скажем, конца 1980-х — начала 1990-х годов. И, предположим, досталась ему подшивка «Известий» и подшивка «Советской России». Нужно ли объяснять современному российскому читателю, что именно прочтет в них историк, и не только о самой эпохе перестройки, но и о той исторической эпохе, которая его, как профессионала, интересует больше всего — 30—40-е годы XX века? И, если предположить, что наш историк — человек молодой и эмоциональный, может ли поручиться читатель, что он не сойдет с ума, или не повесится, или хотя бы не бросит раз и навсегда заниматься историей, как таковой, прокляв ее на веки вечные?

Но, предположим, наш историк человек опытный и уравновешенный и подобных несчастий с ним не произойдет. Что он должен делать как профессионал? Конечно же, искать дополнительные исторические источники! И он будет это делать, потому что он должен, обязан понять, что это такое на самом деле — история СССР 1930—1940-х годов: время небывалого расцвета государства, каковой расцвет порожден энтузиазмом свободного трудового народа, строящего светлое будущее под руководством Коммунистической партии и ее бессменного руководителя — величайшего вождя всех времен и народов Иосифа Сталина? Или это эпоха жесточайшего в мире тоталитарного режима, при котором действительно величайшие стройки века осуществлялись либо на голом энтузиазме одних, либо с использованием каторжного труда других, а Иосиф Сталин — одна из крупнейших и мрачнейших властных фигур мировой истории вообще?

Так вот, мы не можем предвидеть, к какому выводу придет наш несчастный историк в результате своих изысканий. И не только потому, что истинный объем производимых в наше время документов грандиозен и уже поэтому практически недоступен каждому человеку и даже большой профессиональной группе. И не только потому, что никто не может предвидеть, какая часть этих документов останется целой через двести лет и в какой форме. И не только потому, что невозможно предвидеть, какая доля этой сохранившейся части будет доступна тем или иным людям через двести лет, но еще и потому, что историк — тоже живой человек, со своими взглядами на жизнь и со своими пристрастиями, и это не может не повлиять на его собственную оценку прошедших событий и на его доверие к правдивости тех или иных исторических сведений.

Представим себе, что ему ничего не известно об архивах НКВД интересующего его времени с их «тройками» и бесчисленными «расстрельными» делами. На основании чего он сможет решить, справедливы ли обвинения в адрес руководства СССР 1930—1940-х годов в массовом государственном терроре, задавившем всю страну и осуществляемом непосредственно по приказу Вождя? Или, предположим, ему попали материалы этих архивов, но вместе с ними — и «искренние» признания обвиняемых в совершении ими государственных преступлений. А попались ли ему данные, которые заставили бы его усомниться в том, что это — период острейшей «классовой борьбы», спровоцированной враждебным окружением нашей страны, желающим во что бы то ни стало подорвать «изнутри» растущего конкурента на мировой арене? А попадут ли ему документы, доказывающие, что все эти процессы о предателях и «наймитах мировой буржуазии» — чудовищная «липа», сфабрикованная для того, чтобы подавить малейшие проявления свободомыслия и самостоятельности населения в масштабах всей страны? И, наконец, самое главное: как он сам оценит правдивость тех документов, которые ему все-таки достанутся в результате его изысканий?