Александр Левинтов - Книга о вкусной жизни [Небольшая советская энциклопедия]

…Моя первая в жизни работа — сбор черной смородины в плодово-ягодном совхозе «Десятилетия Октября» (или «Первого Мая»), расположенного там, где я теперь живу, — в Южном Измайлове. Условия работы были просты, но жестоки: сдай четыре сита черной смородины, а потом можешь есть, сколько хочешь, но домой — ни-ни.

Свою норму я выполнил еще до обеда, а потом, выполнив план, улегся в кустах и ел, ел, выбирая самые крупные ягоды до самого гонга.

Десятилетнему пацану, только-только окончившему 4-й класс, откуда ему знать, что такое дуст, да и удержит ли какой дуст человека с цинготным прошлым?

Меня с того обжорства так пронесло, что я несколько лет не мог смотреть на черную смородину. Отводил душу на красной, когда это было возможно: семья наша была строгих коммунистических правил и разводить дачи считала барством. Все детство мы провели в пионерских лагерях и с презрением смотрели на дачных.

А в Калифорнии, где я прожил девять распрекрасных лет, любая смородина — красная, черная, белая — запрещена, потому что она конфликтует с местной сосной. Русские, правда, на своих огородиках нелегально выращивают кустики черной смородины, но не на ягоды, а для засолки. Поэтому я, когда случайно оказался с женой (тогда еще невестой) на венецианском рынке и увидел красную смородину, то набросился на незабываемое лакомство и смолотил, помнится, огромный лоток в одночасье, после чего навалился на другой — с крыжовником, гусиной ягодой по-американски.

Засахаренную черную смородину, желе из красной смородины, пироги со смородиновым вареньем я, конечно, люблю, но не уважаю, и это от невозможности съесть урожай на корню из-за обилия ягод.

В смородине нет ничего самородного, но это — смрадная ягода, духовитая, без листа и побегов которой огурцы солить запрещено.

Ох, не люблю я американскую рекламу! Сначала убедительно доказывают, что ковер лучше всего чистить новым пылесосом, а через минуту начинают внушать, что лучше купить новый ковер. Чтоб не попасть впросак, я, конечно, не делаю ни того, ни другого.

Или вот еще: на одном канале в рекламном ролике жрут какую-то толстенную гадость либо хрустят очередным комбикормом — уписывают, чавкают, обливаясь кетчупом и счастливыми соплями; перескочил на другой канал — а там рекламируют диеты для похудения, где заунывно улыбающиеся полускелеты жуют в своих стойлах таблетки и на глазах теряют формы.

Лучше тогда уж совсем без рекламы. Добрался до Клемент, угол 31-й и никакой рекламы тебе не надо.

Начинается магазин с хлебного ряда. Мы так привыкли — хлеб есть, а остальное приложится. Тут тебе и настоящий черный, нью-йоркской фирменной выпечки, и специальная полка знаменитой еврейской фирмы Semifreddi's. Выбор хлеба, можно сказать, изысканный и на любой вкус: от ура-патриота до не менее ура-предателя родины, как называли брежневскую волну эмигрантов. Здесь, у хлебного развала, начинаешь понимать принцип устройства этого магазина, прозванного в народе «Русским Костко»: одна часть товаров нам до слез привычна и знакома, мы бросаемся на эти продукты, как на школьного товарища, с которым не виделись вечность. Мы не просто доверяем, мы слепо и безоговорочно обожаем эти продукты, как собственное детство и собственную юность, когда — ведь, правда? — все было так здорово! Вторая часть — нечто новенькое и любопытное. Тут важно, чтобы новое не отпугивало, воспринималось нами спокойно и было привлекательно. Вы будете смеяться, но психологически это делается удивительно просто: новое размещается среди старого и хорошо знакомого — и нас такое мирное соседство совершенно успокаивает, мы говорим себе, раз оно лежит рядом, значит это вполне совместимо и допустимо и в этом нет ничего страшного.

Рядом с хлебом два других типа хлеба: газеты, бесплатные, как хлеб в столовых нашего детства, этот интеллектуальный хлеб, без которого многие не могут есть ничего другого, и жидкий хлеб, который, что не жуют, а хлебают — я имею в виду квас и пиво. И тут становится заметным другой принцип «Русского Костко»: здесь стремятся удовлетворить запросы, аппетиты и тщеславие не только русских и русскоговорящих, но и других — славян (украинцев, сербов, хорватов, белорусов, чехов, поляков, словаков), восточных европейцев (финнов, немцев, датчан, венгров, молдаван, литовцев, латышей, эстонцев), «людей кавказской национальности» и даже американцев, в общем-то, любопытных и не боящихся попробовать нечто иноземное. Тут есть и польское пиво, и русское (канадское и американское), и российское, и чешское, и немецкое — только по пиву имеется восемь дистрибьютеров. И так не только с пивом — фонтан «Дружба народов» достигает и колбас, и рыб, и бакалеи, и сладостей, и кулинарии, и всего прочего. Я брожу среди этого интернационала, вспоминаю знаменитые в своих странах фирмы и названия и, укладывая что-то в свою корзину, бормочу: «Вася, ты прав!»

А вот и сырно-молочный ряд. Полторы сотни разных продуктов, теснящихся на полках. Тут многое напоминает «Трейдер Джо», что неудивительно — один и тот же дистрибьютер обслуживает и этот сетевой магазин, и наше «Русское Костко». Но есть кое-что и похлеще. Вот лежит «Одесская брынза», а рядом — «Молдавская брынза». Как и на многих других продуктах, на самом видном месте фирменная этикетка European Food (так официально называется магазин). Я на Привозе много лет изучал брынзу (не только ее, конечно), можно сказать, напробовался до отвала на всю оставшуюся жизнь и должен признать, что эта вполне бы пошла в Одессе. Делается же «Одесская брынза» в Сан-Хосе на мексиканской фабрике по рецептам, выданным ей магазином.

Рядом со мной в сырах ковыряется истощенная иностранка. На ломаном английском (американка, догадываюсь я) она пытается выяснить у продавца (вместо него ей под руку подвернулся владелец магазина Владимир Верхолаз, об этом персонаже мы еще поговорим), где тут, собственно, лежит обезжиренный йогурт, похожий на сыр, но не пестренький, а желтого цвета? Этот сыро-йогурт в конце концов отыскивается в общей груде, и американка, еще раз убедившись, что он обезжиренный, кладет его в свою потребительскую корзину.

Этот эпизод помог мне сформулировать еще один принцип магазина: здесь отказались от сегментации покупателей и поставщиков. Никто не знает этнических, социальных и даже географических границ потребительского спроса, и никто не останавливается в расширении контактов с поставщиками и производителями. Сейчас их порядка 160-ти, а сколько будет завтра? Часть товаров поступает непосредственно из России (икорно-балычная продукция, красная икра идет с Аляски), часть — от производителей и дистрибьютеров Восточного побережья, часть (весьма скромная) — калифорнийского происхождения. Около 20 % оборота дает собственная кулинария: рыбная, овощная, мясная и выпечка. Кстати, покупателями в European Food являемся не только мы, розница, но и некоторые крупные сан-францисские супермаркеты и их деликатесные отделы.