Даниэль Лазар - Ложь Тимоти Снайдера

«Массовое насилие невиданных никогда прежде в истории размеров развернулось в этом регионе. Жертвами в основном стали коренные народы этих земель: евреи, белорусы, украинцы, поляки, русские и прибалты. За двенадцать лет между 1933 и 1945 годами, пока оба — и Гитлер, и Сталин — находились у власти, были убиты четырнадцать миллионов человек. Хотя в течение этого периода их родные края становились полями сражений, все эти люди стали жертвами скорее кровавой политики, чем войны.

Вторая мировая война стала самым смертоносным конфликтом в истории, и около половины солдат, погибших на всех её полях сражений, умерли здесь, в этом самом регионе, на Кровавых землях. Но ни один из четырнадцати миллионов убитых не находился на военной службе. Большую их часть составляли женщины, дети и старики; никто не имел оружия; многих лишили их имущества, в том числе и одежды».

Ужасные цифры, пламенный слог, мутная логика. Снайдер не объясняет, почему именно эта территория заслуживает определения «кровавой», а другие — нет. Югославия потеряла одну восьмую населения, став второй страной по этому показателю во время Второй мировой войны, однако по каким-то причинам она не заслуживает упоминания. Не заслуживает его и Греция, лишившаяся каждого четырнадцатого. Если «Кровавые земли» — «там, где самые смертоносные режимы Европы выполнили самую смертоносную свою работу», почему этих стран нет в списке, а государства вроде Эстонии, пострадавшей намного меньше, оказались в нём?

Отдельный вопрос представляет собой хронология. Периодизация всегда проблематична, но временные рамки Снайдера выглядят особенно произвольными. Почему именно с 1933 по 1945 гг.? Эта приграничная зона была ареной массовой бойни во время Первой мировой войны, а оценки потерь в ходе российской Гражданской войны и голода, значительная часть которых пришлась на Украину, достигают десяти миллионов человек. Так зачем начинать отсчёт с 1933 г., а не с 1914 г. или с 1918 г.?

Ответ лежит в области политики. Период с 1933 по 1945 г. важен не тем, что он был особенно кровав, а тем, что именно в эти годы Гитлер и Сталин одновременно находились у власти. Это позволяет Снайдеру сопоставлять преступления одного тирана с преступлениями другого и демонстрировать, как они будто бы вели друг друга ко всё новым высотам. Ключевым является вопрос об их взаимовлиянии, так как основная идея Снайдера состоит в том, что вместе Гитлер и Сталин совершили больше преступлений, чем могли бы совершить поодиночке. Как он пишет:

«Иногда, как в случае совместной оккупации Польши, нацистский и советский режимы были союзниками. Иногда они имели сходные цели, будучи врагами: так было, когда Сталин решил не помогать повстанцам в Варшаве в 1944 г., позволив немцам, таким образом, убить людей, которые могли в дальнейшем оказать сопротивление коммунистическому правлению. Именно это Фрасуа Фюре назвал “враждебным соучастием”. Часто немцы и Cоветы подталкивали друг друга к эскалациям, которые стоили больше жизней, чем могла стоить политика обоих государств по отдельности».

Итогом явился чудовищный дуэт, в котором Сталин спровоцировал многочисленные преступления Гитлера, а Гитлер — Сталина.

«Предоставив Советскому Союзу половину Польши, — пишет Снайдер, — Гитлер хотел дать сталинскому террору возобновиться внутри этой страны. Благодаря Сталину Гитлер смог применить в Польше свою политику массовых убийств».

Он утверждает, что ГУЛАГ стал вдохновителем Освенцима, который работал как «гигантский трудовой лагерь по модели, очень близкой к советской», и добавляет, что, обрекая советских военнопленных на массовый голод, нацисты «копировали и усиливали политику советского ГУЛАГа». Таким образом, миллионы советских военнопленных погибли «в результате взаимовлияния двух систем».

Белорусские партизаны, 1942

Еврейские погромы, произошедшие непосредственно после гитлеровского вторжения в Советский союз 22 июня 1941 г., также были продуктом советско-нацистского взаимного влияния, так как они

«имели место там, куда Советы пришли недавно, и где советская власть была установлена незадолго до этого, где в предыдущие месяцы советские органы принуждения организовывали аресты, казни и депортации. Они были совместным производством, нацистским изданием советского текста».

Миллионы погибших были «жертвами, так или иначе, обеих систем».

Итак, нацистский и советский режимы составили единую огромную машину убийства. Но как это слияние произошло и как оно работало? Снайдер нигде не говорит об этом. «Главной чертой и национал-социализма, и сталинизма,— заявляет он, — была способность лишать определённые социальные группы права считаться людьми». Немного далее он добавляет:

«Во-первых, правильное сопоставление нацистской Германии и сталинистского Советского Союза должно не только объяснить преступления, но также и избавить человечество от всяких сомнений на их счёт, в том числе относительно жертв, преступников, наблюдателей и лидеров. Во-вторых, правильное сопоставление должно начинаться с жизни, а не со смерти. Смерть — это не решение, а только предмет. Она должна быть причиной беспокойства и никогда — удовлетворения. Прежде всего, она не должна подпитывать риторические красоты, ведущие историю к заданному концу.

Раз жизнь придаёт значение смерти, а не наоборот, вопрос: “Какие политические, интеллектуальные, литературные или психологические итоги могут быть выведены из факта массового убийства?” — не имеет значения. Итогом является фальшивая гармония, песня сирен, замаскированная под лебединую».

Необходимо объяснение, но его нет. Именно тогда, когда читатель ждёт ответа, он теряется в словесном тумане, в котором смерть — не решение, а только предмет, источник беспокойства, а не удовлетворения и так далее.

Этот мрак позволяет избежать вопроса о причинно-следственной связи, окутывая его своеобразной риторической дымовой завесой. И, таким образом, Снайдер может писать о Гитлере и Сталине, которые были готовы перегрызть друг другу глотки, что они соучаствовали в преступлениях один другого, не останавливаясь на том, как такое могло быть возможно. Цель его в том, чтобы внушить идею равенства двух режимов в моральном плане, в то же время избегая открытого присоединения к ещё более омерзительным выводам из концепции их морального равенства, появившимся во время знаменитой «ссоры историков» в 1980-е гг.

Эта «ссора историков» вспыхнула в Германии, когда правый историк Эрнст Нольте заявил, что военные преступления Гитлера должны рассматриваться не как беспрецедентные деяния, а как ответ на бесчинства большевиков. Разве нацисты сами изобрели массовые убийства? Разве, как пишет он во «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг», они не