Даниэль Лазар - Ложь Тимоти Снайдера

«совершили, “азиатский” поступок, возможно, только потому, что они и их народ полагали себя потенциальными жертвами такого же деяния? Разве “Архипелаг ГУЛАГ” не предшествовал Освенциму? Разве не большевистское уничтожение целого класса логически и фактически предварило “расовые убийства” национал-социализма?»

Или, как заметил в дополнении соредактор «Цайтунг» Иоахим Фест, Гитлер «был готов, как он сказал, “отвечать десятикратно на каждый акт марксистского террора”» Каким бы чрезмерным ни был ответ нацистов, главную ответственность несёт Ленин, потому что он стал одним из тех, кто породил концепцию массового возмездия целой социальной категории. Поскольку евреи были представлены в советском репрессивном аппарате непропорционально — Снайдер сообщает нам, что в конце 1930-х гг. около «сорока процентов высших офицеров НКВД в паспортах были указаны как евреи, равно как и более половины генералов НКВД», — вывод таков, что левые евреи играли ведущую роль в развитии практик, которые затем принесли им гибель в руках ультраправых.

Такое утверждение взрывоопасно независимо от того, кто его делает, но особенно опасным оно стало в устах немецкого историка. Вот почему спор закончился тем, что Нольте красиво дали по рукам[2], и вот почему Снайдер сегодня осторожно пытается избежать той же ловушки. Вот почему вместо того, чтобы объяснять, как один режим подготовил преступления другого, он ограничивается проведением между ними бесчисленных параллелей такого рода:

«После того, как коллективизация принесла сопротивление и голод на Советскую Украину, Сталин обвинил в этом кулаков, украинцев и поляков. После того, как вермахт остановился под Москвой, а американцы вступили во Вторую мировую войну, Гитлер обвинил во всём евреев. Подобно тому, как вина за торможение строительства советской системы была возложена на кулаков, украинцев и поляков, евреи были обвинены в препятствовании её уничтожению».

Сталин нападал на кулаков, Гитлер — на евреев, но как первый способствовал второму — Снайдер объяснить решительно отказывается.

Кроме того, «Кровавые земли» построены так, чтобы убедить публику не только в наличии такой причинно-следственной связи, но и в том, что зачинщиком явился именно Сталин, что утверждали Нольте и Фест. Жесткой коллективизацией, показательными процессами и массовыми казнями он начал всё это. В главе о приходе нацистов к власти Снайдер описывает, как вызванный политическими причинами голод на Украине послужил Гитлеру орудием для того, чтобы избавиться от марксистов вообще, вне зависимости от их позиции относительно сталинизма: «В одном слове (“марксисты”) Гитлер объединил массовые смерти в Советском Союзе и немецких социал-демократов, оплот Веймарской республики». Борьба с кулаками подобным же образом проложила путь к антиеврейским бойкотам: «Как и коллективизация, бойкоты показали, какая часть общества сильнее всего пострадает в грядущих социальных и экономических трансформациях: но не крестьяне, как в СССР, а евреи». Уничтожение Эрнста Рёма и его последователей в «Ночь длинных ножей» каким-то образом привело к усилению репрессий в России, последовавших за убийством ленинградского партийного секретаря Сергея Кирова, которые, в свою очередь, вызвали интенсивные аресты гомосексуалистов, бродяг, алкоголиков, свидетелей Иеговы и прочих «асоциальных элементов» в Германии.

«Как и советский НКВД, — замечает автор “Кровавых земель”, — немецкая полиция осуществляла организованные поквартальные облавы в 1937 и 1938 гг., стремясь выполнить план по определённым группам населения. В своём страстном желании доказать лояльность и впечатлить руководителей она тоже часто перевыполняла такие планы».

«Как коллективизация», «как советский НКВД» — Снайдер занудно твердит такие сравнения, явно пытаясь представить два этих феномена одинаковыми по существу. Он будто хочет сказать, что, раз кит имеет плавники и живёт в воде, то едва ли читателя можно осудить за уверенность в том, что кит — рыба.

Как заметил историк Томас Кюне, Снайдер без стеснения пишет в русле традиции «жизнь замечательных людей». В его подаче Гитлер и Сталин представляются колоссами, которые никогда не приходят в замешательство, не ошибаются и всегда точно знают, что делают. Так, Гитлер «намеревался использовать Советский Союз для решения своей британской проблемы», он «знал» об экономическом значении Украины и т. д., в то время как Сталин «умышленно» устраивал голод на Украине, «решил убить миллионы людей» и участвовал в «хорошо продуманном массовом убийстве».

Конечно, Снайдер допускает, что Сталин мог ошибиться в своём доверии обещаниям Гитлера о мире в 1941 г. Но всё-таки он изображается тактическим гением. Как пишет Снайдер, Сталин воспользовался «государственным насилием в нацистской Германии» для того, чтобы поднять престиж Советского Союза; усиление фашизма он использовал для отвлечения внимания от собственных преступлений, а в августе 1939 г. искусно применил новый пакт о ненападении с Германией для того, чтобы сдержать продвижение Японии на Дальнем Востоке.

Снайдер, раздувая образ двух супертиранов, недооценивает общественные силы, стоявшие за ними, и оправдывает других политических деятелей. Если ответственны только Гитлер и Сталин, то остальные — нет; насилие представляется не как нечто, возникшее на самой территории, но как привнесённое извне. «В Восточной Европе, — пишет Снайдер, — сложно найти примеры политического коллаборационизма с немцами, не вызванного последствиями советского правления». Другими словами, если поляки, прибалты и украинцы сразу же после немецкого вторжения оказались вовлечены в еврейские погромы, вина лежит не на них, а на коммунистах.

Однако любой, кто хотя бы отдалённо знаком с историей Восточной Европы, знает о богатой истории антисемитизма в этом регионе. Снайдер симпатизирует «главному сопернику» Юзефа Пилсудского, польскому националисту Роману Дмовскому, отстоявшему независимость Польши на послевоенном Версальском конгрессе, — но при этом забывает упомянуть о его лютом антисемитизме и отметить время его возникновения. «Если бы всё общество поддалось [еврейскому] влиянию, мы бы попросту утратили способность к общественной жизни», — писал Дмовский в 1913 г.: это явное свидетельство того, что польский антисемитизм не следовал по пятам за большевистской революцией четырьмя годами позднее.

В действительности, в Польше с начала 1920-х гг. антисемитизм был куда сильнее, нежели в Германии, и он лишь усиливался в течение всего межвоенного периода; другими словами, он существовал до пакта о ненападении, а не возник сразу после. К примеру, если нацисты были разочарованы равнодушной реакцией общества на «Хрустальную ночь» в ноябре 1938 г., то Польша пережила серьёзные вспышки насилия против евреев в девяноста семи городах в течение только 1935–1937 гг. Польский антисемитизм определённо жил своей жизнью.