Иван Оченков - Царь [СИ]

— Говорите, Пьер, что с нашей очаровательной пленницей? — спросил я доктора, когда он закончил осмотр.

— Ничего особенного, сир, обычное переутомление, вызвавшее упадок сил и нервное расстройство крайне негативно сказавшееся на здоровье мадемуазель. Как ни крути, а сражение не самое подобающее зрелище для женских глаз.

— Не могу не согласиться. Кстати, а ты чего так перепачкан, много раненых?

— Немало, сир, но дело не только в этом. К сожалению, многие русские боятся меня больше, чем своих ран. К примеру, один из рейтар вместо того чтобы показаться мне присыпал свою рану землей. Сейчас она распухла, почернела, а сам он то и дело впадает в беспамятство. Но при всем при этом, всячески отказывается от операции и, говоря по совести, я даже немного рад этому.

— Вот как?

— Посудите сами, не дав вовремя оказать себе помощь, он практически обрек себя на смерть и даже если б согласился на нее сейчас, шансов прискорбно мало. А как вы думаете, кого объявят виноватым при летальном исходе?

— Вот сволочь!

— Простите, сир?

— Это я не тебе, Пьер, просто на обучение и экипировку войска ушло совсем немало средств. И каждая потеря чувствительна, а уж такая глупая втройне. Впрочем, судя по крови на твоем фартуке, далеко не все мои солдаты отказались от врачебных услуг.

— Это верно, немецкие драгуны и кирасиры не боятся врачевателей, а глядя на них так поступают и многие русские, например, стрельцы.

— Хорошо, дружище, раз у тебя так много дел, не стану тебя задерживать.

— Счастлив служить вашему величеству, — изящно поклонился О'Конор и вернулся к своим делам.

Пока я беседовал со своим лейб лекарем к нашей дружной компании подошел Пушкарев.

— Чего тут у вас стряслось, православные? — поинтересовался он, с интересом наблюдая за манипуляциями врача.

— Да вот, пленница занемогла, — лениво отозвался Никита.

— Ишь ты, а отчего?

— Да кто же ее ведает, басурманку, должно притомилась в дороге. Едва с седла слезла, болезная, да и повалилась на землю.

— Вернуть бы ее, — неожиданно вмешался Михальский, не обращая внимания на слова товарища. — Только так, чтобы в польском войске даже самый последний пахолик узнал, что Владислав коханку в бою потерял, а его кузен ему ее вернул тут же.

— Зачем это?

— Ну как тебе сказать, — задумался Корнилий. — Для людей благородных это будет выглядеть по-рыцарски. К тому же королевич, потащивший с собой на войну благородную пани, но не сумевший ее сберечь изрядно потеряет в их глазах. Весьма многие будут смеяться над ним…

— Вы о чем тут разговор ведете, господа хорошие? — весело спросил я у своих ближников.

— О бабах, Иван Федорович, — тут же ответил Пушкарев.

— Ух ты, о бабах, это хорошо! О бабах, это я люблю. Ну и до чего договорились?

— Да вот гадаем, какой хворью твоя пленница занедужила.

— О'Конор говорит – утомилась.

— А может она в тягостях? — вдруг выпалил Вельяминов. — Она же при королевиче по этому делу состояла…

— Весьма возможно, — пожал плечами Михальский.

— Что-то рановато, — буркнул Анисим и, стащив с ноги сапог, принялся перематывать портянку.

— Для чего рановато? — не понял Никита. — Она же с Владиславом больше года милуется.

— Вот-вот, при королевиче более года и ничего, а тут раз и уже брюхатая!

— Ты к чему речь ведешь, богохульник?

— Да есть тут у нас один человек божий, — с невинным видом отвечал стрелецкий голова. — Утопленниц оживляет, невинность девам возвращает и от бесплодия тоже пользует.

— Ты на что это намекаешь, сукин сын? — изумился я и повернулся к продолжавшему невозмутимо сидеть Михальскому. — Эй, господин начальник охраны, тут государственный престиж поганят, а тебе, как я посмотрю, и горя мало!

— Ваше величество, — подскочил тот. — Я, конечно, готов провести тщательное расследование, но опасаюсь…

— И чего же ты опасаешься?

— Что слова Анисима подтвердятся!

Вид во время этой речи у моего телохранителя был совершенно невозмутимый и только в уголках глаз блестели смешинки. Анисим тоже пытался сохранять спокойствие, и только Никита, до сих пор фыркавший в кулак, не удержался и в голос захохотал. Через секунду к его смеху присоединился и я, а затем заржали и остальные.

— Сволочи вы, а не верноподданные, — заявил я отсмеявшись.

— Напраслину на своих верных слуг возводить изволишь, царь-батюшка, — расплылся в улыбке Пушкарев. — Уж мы ночами не спим, только думаем, чем твоему величеству услужить. А уж если сказали что, не подумав, то не гневайся.

— Ладно, — отмахнулся я. — Пока нас никто не слышит, можете сколько угодно дурака валять. Я, правда, надеялся, что вы и впрямь чего дельного надумаете…

— А чего тут думать, — отозвался Вельяминов. — Корнилий вот предложил ее отпустить, дескать, пусть королевичу стыдно будет перед всем своим воинством. Так я думаю, что лучше и не придумать.

— Хм, а мысль-то недурна. Кстати, мне ее папаша до сих пор выкуп должен, за то, что я их из Дерпта отпустил. Но, вообще есть идея получше. Скажи мне, милый друг, а что тот шляхтич сопливый, что ты в Можайск притащил, правда, влюблен в Агнешку?

— Правда, государь. По крайней мере, со службы его выгнали именно за это.

— Любопытно. Я бы даже сказал, очень любопытно!

— Что любопытного-то, — удивился Никита. — Или задумал чего?

— Да так, есть кое-какие мысли…

Говорят, что самой большой драгоценностью в короне герцогов Мекленбурга является город Росток. И с этим трудно не согласится, богатый торговый город приносил своим владельцам более трети всех доходов. Хотя его жители много раз пытались добиться для себя статуса вольного имперского города, Никлотичи прочно держали в руках все нити управления и не собирались упускать их впредь. И пусть нынешний герцог продолжал пропадать в далекой и дикой Московии, в которой стал царем и даже, по слухам, сменил веру. Но его жена – герцогиня Катарина и тетка – герцогиня София, все так же крепко правили своими амтами включая, самый богатый из них – Росток.

Обо всех этих делах любили поговорить за кружкой доброго пива завсегдатаи трактира дядюшки Пауля. Правда, самого дядюшки Пауля давно уже не было в живых, но люди привыкли так его называть, так не отвыкать же им? Трактиром теперь владела почтенная вдова по имени Анна Гротте. Злые языки говорили, что ее покойный муж был капитаном черных рейтар, а сама она – маркитанткой в их обозе, но так это или нет, никто доподлинно не знал. Знали лишь, что женщина она была хваткая и денежки у нее водились. Поселившись в Ростоке, фрау Анна выкупила у беспутного сына дядюшки Пауля его заведение и рьяно принялась за ведение хозяйства. Многие поначалу скептически отнеслись к новой хозяйке, но вскоре убедились, что дама она весьма опытная и хватка у нее железная. В трактире, не в пример прежним временам, всегда было чисто, а пиво свежим. Шантрапу совсем было облюбовавшую его, вдова быстро отвадила, и теперь у нее нередко останавливались богатые иностранцы, а местные посетители были как на подбор весьма почтенные и добропорядочные господа.