Иван Оченков - Царь [СИ]

— Как нога-то? — поинтересовался поравнявшийся с ним верховой стрелец.

— Болит, проклятая мочи нет, — скривился тот в ответ.

— Сказывают, тебя царские лекари смотрели?

— Да что этот басурманин понимать может, — отмахнулся чернобородый. — Дернул за ногу окаянный так, что я свету божьего не чаял увидеть, да велел ногу не тревожить. А как ее не тревожить?

— Все же лучше, чем верхом, — рассудительно заметил его товарищ.

— Скажешь тоже, лучше, да лучше бы они мне винца налили! Я сам видал, как Прохору наливали.

— Не гневи бога, Семен, Прошке-то весь бок пропороли. Сейчас лежит в беспамятстве, того и гляди, богу душу отдаст!

— Вот-вот, ему оно все одно без надобности, — пробурчал стрелец и с надеждой посмотрел на приятеля. — Слышь, Игнат, ты бы попросил у артельщика?

— Ополоумел? В походе за пьянство и повесить могут!

— Так то здорового, а я хворый.

— А Пушкареву без разницы, какой ты!

— Это верно, — пригорюнился чернобородый. — Ну и ладно, не помру как-нибудь. Чего нового-то слыхать?

— Да чего тут нового, — пожал плечами Игнат, — побили маленько ляхов, да и удираем. Драгуны остались их задержать елико возможно, да потом нас догонят.

— Немецкие драгун или русские?

— Панинские.

— Понятное дело, православных не жалко.

— Тьфу на тебя! Хотя, слушай, сказывают, один рейтар из московских жильцов поймал ляха, а тот оказался девкой!

— Иди ты!

— Вот тебе крест.

— И чего?

— Да ничего, ее государь увидал и захотел выкупить, а тот ни в какую! Женюсь, мол, на ней и все тут!

— А царь чего, неужто зарубил?

— Кого зарубил? — изумился Игнат.

— Как кого, жильца!

— Да господь с тобой, не стал он его рубить.

— Но девку отобрал?

— Зачем отобрал? Она сама с ним поехала, а государь рейтару свою шапку пожаловал.

— Ишь ты, — озадаченно покрутил головой стрелец, а потом, тряхнув головой заявил: — Честь велика, а деньгами лучше!

— Я тоже думаю что лучше деньгами получить, чем на латинянке жениться.

— Ага, особливо после царя.

— Ты о чем это?

— А ты думаешь, она ему для чего занадобилась? Царица не едет, Лизка в Кукуе осталась, беса тешить и не с кем.

— Тьфу ты, прости господи! Ну тебя, Семен, доведешь когда-нибудь до греха.

Между тем, девушка, о которой они говорили, тряслась в седле посреди царских телохранителей. Панна Карнковская после всех приключений чувствовала себя совершенно разбитой и готовой вот-вот упасть. К тому же у бедняжки со вчерашнего вечера не было во рту даже маковой росинки, и она ужасно хотела есть. Но попросить окружавших ее суровых ратников не позволяла гордость, а пленивший ее герцог, казалось, совсем позабыл о бедной Агнешке. "Прежде он был совсем не такой", — невольно подумала она, припомнив взятие Дерпта. Город тогда был захвачен, прислуга в ужасе разбежалась, а Иоганн Альбрехт вдруг сам встал к плите и приготовил завтрак для себя и своих людей, не забыв пригласить к столу своих пленников Карнковских. При этом он шутил, рассказывал занятные истории и вообще был очень мил. Потом он добился, чтобы в Дерптский замок приехала ее тетя, и честное имя Агнешки не пострадало. Боже, были же времена, когда у нее было честное имя! Но почему он тогда отверг ее любовь? Когда войска, наконец, остановились для привала, девушка была на грани обморока. Кое-как соскользнув с седла, она сделала несколько шагов и в изнеможении опустилась на траву. По-прежнему окружавшие ее русские ратники, продолжали смотреть на нее с подозрением, как будто опасались какого-то злого умысла, но у нее уже не было сил обижаться.

— Вы голодны? — раздался негромкий голос совсем рядом.

Агнешка хотела было гордо отказаться от подачки, но смогла лишь измученно кивнуть. Человек, спросивший хочет ли она есть, тут же сунул ей в руки кувшин с парным молоком и краюху хлеба. Господи, ей приходилось бывать на пирах у королевича и самых знатных магнатов Речи Посполитой, но никогда она не ела ничего более вкусного. Ожесточенно вгрызаясь в черствый хлеб, и жадно запивая его молоком девушка, как ей показалось, мгновенно покончила с предложенной ей пищей. Закончив есть, она подняла глаза и увидела, что Иоганн все это время внимательно наблюдал за ней. Внезапно Агнешке стало ужасно стыдно, что она ведет себя при нем последняя мужичка. Однако в глазах герцога не было ни малейшей насмешки, а скорее сочувствие.

— Прошу простить меня за проявленную невнимательность, — мягко сказал я ей. — В походе мы обходимся самой простой пищей, которая была бы слишком груба для вас. Но скоро будет готов ужин, и я прошу вас, оказать мне честь…

Девушка рассеянно слушала, что он говорил, не слишком понимая смысл слов, очевидно надо было что-то ответить и она собралась с силами, но покачнулась и так ничего и не сказав, растянулась на земле.

— Сомлела девка, — сочувственно прогудел Вельяминов. — Умаялась.

— Не похоже, — покачал я головой в ответ. — Где О'Конор? Кажется, у нее обморок.

— Известно где, раненых пользует.

— Он ведь не один? Пусть хоть помощника какого пришлет…

Похоже, у Никиты на этот счет было свое мнение, но перечить он не стал и послал одного из свитских за лекарем.

— Возможно это от голода, — заметил Михальский. — Вполне вероятно, что утром она не успела поесть.

— Ты бы еще дольше молоко искал, — пробурчал я в ответ. — Она бы точно окочурилась. Не вяленой же кониной ее кормить было?

— Я не пастух, чтобы коров искать, — пожал плечами Корнилий. — Тем более, для нее.

— А кто же тогда так расстарался?

— Известно кто, — усмехнулся Вельяминов. — Савка Протасов все окрестности обшарил, покуда нашел.

— Слушай, вот как у нее это получается? — покачал я головой. — Он же ее в первый раз в жизни увидел! Болик тогда тоже так, глянул раз и пропал.

— Таковы уж польские девушки, — грустно усмехнулся Михальский. — Уж если ранят мужчину в сердце, так нет от такой раны спасения. Только время.

— Да она тогда дите совсем была. Красивая девочка, конечно, но ведь не более…

— Так и Болеслав твой еще совсем мальчишка был в ту пору, — прогудел Никита. — А сейчас, гляди, справная девка! Недаром при королевиче состояла.

— Н-да, ситуация… надо бы как-то намекнуть про это Протасову-то.

— Лучше матери, она, конечно, и так благословления на брак с латинянкой не дала бы, но лишним не будет. А так еще взбрыкнет по молодости лет…

Пока мы так беседовали, появился наш эскулап в забрызганном кровью кожаном фартуке и в сопровождении ученика, тащившего сумку с инструментами. Изобразив поклон в мою сторону, он наклонился над девушкой и, взяв ее за запястье, принялся считать пульс. Затем расстегнув кунтуш и завязки на рубашке, приставил к ее груди ухо и попытался прослушать.