Пол Кеннеди - Взлеты и падения великих держав. Экономические изменения и военные конфликты в формировании мировых центров власти с 1500 по 2000 г.

И опять: как только мы посмотрим на сравнительные экономические данные, позитивный образ экономического роста Франции размывается. Несмотря на существенные инвестиции за рубежом, нет доказательств, что это принесло стране достаточную выгоду как с точки зрения процентных выплат {421} 421 См. [1296, р. 182]. , так и относительно увеличения числа контрактов на поставку французских товаров: зачастую, даже в России, немецкие торговцы контролировали львиную долю импортных поставок. Уже в начале 1880-х годов доля Германии среди европейских экспортеров сравнялась с французской, а к 1911-му уже превышала ее почти в два раза. Одновременно здесь отразился столь неудобный для французов факт, что их экономика, два поколения назад страдавшая от сильной промышленной конкуренции с британцами, теперь стала жертвой роста немецкого индустриального гиганта. За редкими исключениями (автомобильная промышленность, например) сравнительные статистические данные снова и снова демонстрируют спад. К началу войны общий промышленный потенциал страны составлял лишь примерно 40% от германского, объем сталелитейной промышленности — чуть больше 1/6, угледобывающей — около 1/7. При этом добыча угля, выплавка стали и чугуна во Франции, как правило, обходились намного дороже, так как производственные мощности были меньше, а шахты беднее рудой. То же самое касалось и мнимых преимуществ французской химической промышленности, потому что страна в этом плане в значительной степени зависела от германского импорта. Если учесть отсутствие крупных заводов, использование устаревших технологий и абсолютную уверенность в защищенности местных рынков, неудивительно, что темпы промышленного развития Франции в XIX веке ученые описывали не иначе как «инвалидные… неуверенные, конвульсивные и медленные» {422} 422 [Ibid, р. 158]. .

Не были утешением и «пасторальные картинки» французской деревни, по крайней мере с точки зрения относительного могущества и богатства страны. Производители шелка и виноделы не оправились еще полностью от последствий недугов, поразивших их отрасли.

В свою очередь, утвержденный тариф Мелэна, призванный защитить доходы работающих в сельском хозяйстве и поддержать социальную стабильность, способствовал сохранению неэффективных сельхозпроизводителей. Даже в 1910 году в сельском хозяйстве, всецело состоявшем из небольших хозяйств, было задействовано порядка 40% активного населения страны. Все это негативно сказывалось как на уровне производительности Франции, так и на общем благосостоянии. По данным Байроха, уровень ВНП Франции в 1913 году составлял лишь 55% от германского, а Доля страны в мировом объеме выпуска продукции обрабатывающей промышленности была примерно 40% от занимаемой Германией. Согласно информации Райта, национальный доход Франции в 1914 году равнялся $6 млрд. — против $12 млрд. у Германии {423} 423 См. [49, р. 281; 48, р. 297; 1388, р. 670–671]. См. также сравнение в [543, р. 457–510]. Все это несколько противоречит написанному в [1234, р. 282]. . Еще одна война с восточным соседом, останься Франция в одиночестве, могла бы привести к повторению результатов 1870–1871 годов.

По многим сравнительным показателям подобного рода Франция также значительно отставала от Соединенных Штатов, Великобритании и России. В итоге к началу XX века она занимала лишь пятую строчку в списке великих держав. Более того, Франция становилась все слабее и слабее относительно Германии, что имело большое значение, учитывая сложные отношения между этими двумя странами. С этой точки зрения будущее выглядело довольно зловещим. Следует отметить, что численность населения в Германии с 1890 по 1914 год выросла почти на 18 млн. человек, а во Франции лишь чуть больше чем на один миллион. Наряду с более значительным показателем национального богатства Германии это означало, что все усилия французов, предпринимаемые, чтобы не отстать от соседа в военном отношении, тщетны. Германия всегда будет на шаг впереди. Призывая на воинскую службу свыше 80% достигших призывного возраста, Франция создала гигантскую по размерам армию (по крайней мере, по ряду параметров). К примеру, страна могла путем мобилизации сформировать 80 дивизий при численности населения 40 млн., тогда как австрийцы могли поставить под ружье лишь 48 дивизий, имея для этого базу в 52 млн. человек. Но это мало чем должно было помочь в войне против Германской империи. И дело не только в том, что прусский генштаб, используя свои хорошо подготовленные резервы, мог мобилизовать более 100 дивизий, у него также был большой запас человеческих ресурсов для восполнения возможных потерь — порядка 10 млн. граждан соответствующего возраста, тогда как у Франции таковых было всего 5 млн. Помимо этого Германия обладала фантастическим количеством подготовленных унтер-офицеров — 112 тыс. человек (против 48 тыс. во Франции), а это был ключевой элемент расширения армии. И хотя в пропорциональном отношении Германия направляла на военные нужды меньшую долю своего национального дохода, в абсолютном выражении она тратила намного больше, чем Франция. Усилия, которые французское высшее военное руководство принимало в 1870–1880-х годах, чтобы «не допустить превосходства противника», в итоге ни к чему не привели {424} 424 Серьезные доказательства приведены в книге [892, ch. 1–5, особ. р. 109–111]. . Данные секретных документов о германском превосходстве в вооружении накануне Первой мировой войны продолжали вызывать тревогу: «4500 пулеметов против 2500 во Франции; 6000 77-миллиметровых орудий против 3800 французских 75-миллиметровых; и практически абсолютное превосходство в тяжелой артиллерии» {425} 425 [1014, р. 227]. . Последнее в особенной степени указывало на слабость французов в военном отношении.

И все же французская армия вступила в войну в 1914 году уверенной в победе, забыв о своей оборонительной стратегии в угоду тотальной наступательной, делая ставку на боевой дух солдат и офицеров, который генерал Луи Гранмезон и прочие пытались всеми силами поднять и таким образом за счет психологии компенсировать слабость материальной базы армии. «Победы не достичь ни простым перевесом в живой силе, ни чудо-оружием, — поучал генерал Мессинг. — Это удел настоящих доблестных солдат, благодаря их превосходству в плане физической выносливости и силы боевого духа» {426} 426 Повторяющиеся примеры подобного рода см. в [1333; 242; 730]. . Такая самоуверенность была связана с «возрождением во Франции патриотических настроений» после марокканского кризиса 1911 года, исход которого дал повод французам уверовать в то, что они теперь способны воевать намного лучше, чем в 1870 году, несмотря на существовавшие в стране классовые и политические разногласия, показавшие во время процесса Дрейфуса, насколько она уязвима. Большинство военных экспертов полагали, что грядущая война будет скоротечной. Таким образом, значимым считалось достаточное количество дивизий, готовых немедленно вступить в бой с противником, а не объем производства германской металлургической и химической промышленности и не миллионы потенциальных немецких призывников {427} 427 [Ibid], См. также [434, р. 133–148]. .