Пол Кеннеди - Взлеты и падения великих держав. Экономические изменения и военные конфликты в формировании мировых центров власти с 1500 по 2000 г.

Приведем лишь несколько примеров взрывного роста экономики Германии {376} 376 Для общего представления о природе и темпах экономического роста Германии см. [387, pt. 1; 181, ch. 4; 1234, р. 159ff; 576; 540, pt. 3; 709]. . Население страны резко увеличилось с 49 млн. (1890) до 66 млн. (1913), что позволило ей стать вторым по численности (после России) государством в Европе. Между тем уровень образованности, социального обеспечения и доходов на душу населения былв Германии выше, чем в России, а значит, первая была сильна и числом, и качеством человеческих ресурсов. В Италии, согласно одному из источников, из 1000 призываемых в армию человек 330 были неграмотными, тогда как в Австро-Венгрии таковых было 220 на 1000, во Франции — 68, а в Германии — всего один человек {377} 377 Цифра взята из работы: Gooch J. Italy During the First World War (p. 2), которая должна войти в первый том [881]. . Рост грамотности был на руку не только прусской армии, но также фабрикам, где требовались квалифицированные рабочие, предприятиям, нуждавшимся в образованных инженерах, лабораториям, искавшим химиков, фирмам, которые не могли обойтись без управляющих и продавцов. И немецкая система школьного образования, политехнические институты и университеты в изобилии поставляли нужные кадры. Применительно к сельскому хозяйству результатом повышения уровня образованности стало активное использование германскими крестьянами химических удобрений, а также масштабная техническая модернизация, что позволило значительно повысить урожайность в сравнении с любой другой великой державой {378} 378 См. данные в [181, р. 66,68]. . Для поддержки прусских юнкеров и крестьянских лиг правительство Германии ввело защитные тарифы на ввоз сельхозпродукции из других стран, в первую очередь более дешевых продуктов питания из США и России. При этом благодаря своей относительной эффективности огромный аграрный сектор не ослаблял показатели национального дохода и выпуска продукции на душу населения до такой степени, как во всех других континентальных великих державах.

Но именно промышленное развитие Германии действительно выделяло ее в эти годы на фоне других стран. Добыча угля возросла с 89 млн. тонн (1890) до 277 млн. (1914), немногим уступая британским 292 млн. тонн и далеко опережая австро-венгерские 47 млн., французские 40 млн. и российские 36 млн. тонн. По стали увеличение было еще более впечатляющим: 17,6 млн. тонн выпущенной продукции в Германии в 1914 году превосходили совокупный выпуск Великобритании, Франции и России. И все же еще более внушительными выглядели успехи Германии в новых отраслях XX века — производстве электротехнического оборудования, оптики и химикатов. В европейской электротехнической промышленности доминировали два немецких гиганта — Siemens и AEG, в которых работало 142 тыс. сотрудников. На долю немецких химических компаний во главе с Bayer и Hoechst приходилось 90% мирового производства промышленных красителей. Эта история успеха, естественно, отразилась и на показателях внешней торговли Германии, чей экспорт в период с 1890 по 1914 год утроился (приблизив страну к уровню Великобритании), позволив ей стать ведущим мировым экспортером; неудивительно, что ее торговый флот также вырос и стал к началу войны вторым по величине в мире. К этому времени ее доля в мировом выпуске продукции обрабатывающей промышленности (14,8%) была выше британской (13,6%), а французскую (6,1%) превосходила в два с половиной раза. Германия стала экономическим центром Европы, и даже пресловутая нехватка капитала в стране, казалось, не оказывала на развитие страны замедляющего действия. Неудивительно, что такие националисты, как Фридрих Науман, ликовали по поводу подобных примеров роста экономики страны и их значения для укрепления роли Германии в мировом пространстве. «Это дело рук германской расы, — написал он. — Она создала армию и флот, нашла деньги и добилась власти… Современные масштабные инструменты власти возникают лишь в том случае, если в венах активных людей бурлит кровь» {379} 379 [1224, р. 26]. .

Вполне естественно, что публицисты вроде Наумана и тем более такие влиятельные группы фанатично-экспансионистского толка, как Пангерманская лига или Германская морская лига, должны были приветствовать подъем германского влияния в Европе и за ее пределами. В эпоху «нового империализма» подобные призывы можно было услышать в любой великой державе. Как едко отметил в 1900 году Гилберт Мюррей, каждая страна, казалось, утверждала, что «именно она — избранная нация наций… помимо всего прочего призванная управлять остальными» {380} 380 [744, р. 96; 456, vol. 2, р. 83–252; 455; 76, pt. 3]. . Что еще важнее, начиная с 1895 года германская правящая элита стала активной сторонницей необходимости крупномасштабной территориальной экспансии в подходящий для этого момент. Адмирал Тирпиц утверждал, что индустриализация Германии и ее экспансия были «столь же неодолимы, как закон природы». Рейхсканцлер Бюлов заявлял: «Вопрос состоит не в том, хотим ли мы колонизировать или нет, а в том, что мы должны колонизировать, хотим мы этого или нет». Сам же кайзер Вильгельм мимоходом провозгласил, что у Германии «великие цели, которые она не сможет реализовать в ограниченных рамках старой Европы», и заявил о своего рода мирном «наполеоновском превосходстве» на континенте {381} 381 Цит. соответственно по: [688, р. 311; 1082, р. 144ff; 387, ch. 3]. . По сравнению с настоятельно повторяемым заявлением Бисмарка о том, что Германия является державой, достигшей своей «точки насыщения», стремящейся сохранить свой статус-кво в Европе и не проявляющей большого интереса (несмотря на колониальные претензии 1884–1885 годов) к территориям за границей, — тон изменился совершенно. Хотя, возможно, не стоит преувеличивать агрессивный характер этого германского «идеологического консенсуса» {382} 382 Термин из [1337, pt. 3, р. 112ff]. по вопросу расширения; государственные деятели Франции, России, Великобритании, Японии, США и Италии также обнародовали собственные доктрины «предназначения» своих стран, но, пожалуй, сделали это в менее детерминистской и несдержанной манере.

Главное в германском экспансионизме — это то, что страна обладала как инструментами для изменения текущего положения в мировой политике, так и материальными ресурсами для создания подобного рода инструментов. Лучше всего эти возможности демонстрировало быстрое наращивание после 1898 года мощности германского флота, который под командованием Тирпица из шестого по величине в мире стал вторым, уступив лишь британскому. К началу войны флот открытого моря включал в себя тринадцать новых дредноутов, шестнадцать старых и пять линейных крейсеров. Столь значительная сила заставила британское адмиралтейство постепенно вернуть в Северное море практически все свои крупные боевые эскадры; к тому же налицо были все признаки наращивания германскими кораблями своей военной мощи (оптимизированное внутреннее устройство, снаряжение, оптическое оборудование, управление артиллерийским огнем, ночные учения и т. д.) {383} 383 См. оценочные заключения [838, ch. 13; 687, ch. 8–9]. . Хотя Тирпиц никогда бы не нашел достаточных средств для достижения своей истинной цели — создать флот, «сопоставимый по своей мощи с английским» {384} 384 [685, р. 160]. , тем не менее его детище внушало вполне благоговейный страх у противостоящих ему флотов Франции и России.