Ханс ван Конингсбрюгге - История потерянной дружбы. Отношения Голландии со Швецией и Россией в 1714–1725 гг.

Оба слуха были фактически ни на чем не основаны, однако мысль о возможном союзе шведского короля с Людовиком XIV нервировала руководителя Республики больше всего. Несомненно, играли свою роль и воспоминания о вторжении французов в Голландию в 1672 г., когда Швеция тоже встала на сторону Франции. Если бы Хейнсиюс понимал, что поддерживать Францию в войне за испанское наследство шведы никогда всерьез не собирались, он подошел бы к отношениям со Стокгольмом куда более спокойно и взвешенно. Что же касается предполагаемого миролюбия Карла XII, то донесения голландских дипломатов ясно показывали, что для правительства в Стокгольме возвращение к ситуации довоенной неприемлемо. Шведский король хотел превратить Польшу в вассала, а в Москве посадить на престол своего сторонника. Год 1700-й, когда шведские владения подверглись неожиданному нападению, не должен был повториться никогда. Баланс сил во всей Северной и Восточной Европе нужно было изменить раз и навсегда в пользу Швеции, а от голландцев и англичан ожидалось, что они будут этому способствовать, и желательно — без всяких оговорок. Таковы были цели шведской дипломатии, но то, что Карл XII и не думал предлагать своим союзникам взамен ничего существенного, делало его расчеты далекими от реализма.

Уже в августе 1703 г., когда и Швеция, и Голландия потеряли надежду получить друг от друга помощь, отношения между двумя государствами быстро охладели. Растущее вооруженное вмешательство шведов в Польше вызывало в Гааге, как и в Лондоне, все больше недоверия. Ни голландцы, ни англичане не считали одностороннее изменение баланса сил в Восточной Европе в пользу Швеции желательным. Но и предпринять что-либо против этого обе морские державы не могли, так как руки их были связаны противоборством с Францией и Испанией. Впрочем, военные круги в Стокгольме не исключали того, что Голландия и Англия вмешаются, возможно, в союзе с Пруссией и Данией, дабы заставить шведские полки уйти из Польши. Однако, несмотря на все красноречие голландских и английских дипломатов и их угрозы, проводить в Польше политику более сдержанную шведы не собирались.

Когда стало ясно, что Карл XII в войне за испанское наследство не намерен играть никакой роли, ключевой фигурой оказался саксонский курфюрст Август II, он же король польский. В отличие от своего шведского противника он-то как раз предоставил свои войска в распоряжение антифранцузской коалиции. Поэтому цели Карла XII в Польше, а именно свергнуть Августа и заменить его на польском троне ставленником Швеции, отнюдь не соответствовали голландским и британским интересам. Личная уния между Саксонией и Польшей обеспечивала Гааге и Лондону мощную поддержку в Центральной и Восточной Европе, и посягать на эту связь никому не было позволено. Наконец, чем активнее шведы вели себя в Польше, тем меньше Дания и Пруссия, тоже участники антифранцузской коалиции, были склонны посылать своих солдат воевать на западе Европы. Так что и в этом отношении шведская политика в Польше противоречила интересам Голландии и Англии.

Помимо чисто шведского контекста, важное место занимала и другая проблема. В политических кругах Республики были заметные разногласия по поводу России. Если в Гааге Генеральные штаты, во всяком случае до 1707 г., не хотели чем-либо задевать Швецию, то Амстердам тайно поддерживал ее противника. Бургомистры Николас Витсен, Йоханнес Хюдде, а позднее Геррит Корвер очень явно стояли на стороне русского царя. В нарушение буквы и духа оборонительного союза Голландии со Швецией многие тысячи мушкетов, мортир и иного вооружения были отправлены контрабандой из амстердамского порта в Россию. Вице-адмирал царского флота Корнелий Крюйс (правильнее — Корнелис Крёйс), бывший экипажмейстер амстердамского Адмиралтейства, мог совершенно беспрепятственно нанимать голландских офицеров и матросов для русских военных судов. Официальной Гааге и лично Хейнсиюсу это путало все карты, но утвердившаяся в Республике широкая автономия городов позволяла Амстердаму делать фактически все, что ему угодно.

В 1706 г. расхождения между Гаагой и Амстердамом проявились уже открыто. В тот год вторжение шведов в Саксонию вынудило Августа II заключить со Швецией мир и отказаться от польской короны. Карл XII утвердил на престоле в Варшаве Станислава Лещинского, но было крайне важно, чтобы нового польского короля признали Гаага и Лондон, согласившись тем самым с выгодной Стокгольму расстановкой сил в Восточной Европе. Городские власти Амстердама делали все возможное, чтобы торпедировать признание Республикой нового польского короля, и это ставило Хейнсиюса в трудное положение. Шведский посол в Гааге барон Нильс Лиллиерот требовал твердого «да», в то время как его русский коллега А.А. Матвеев — столь же твердого «нет». Сам Хейнсиюс склонялся к признанию короля Станислава, и такова же была позиция англичан, но депутаты провинциальных штатов Голландии, важнейшей из провинций, блокировали это предложение. Аргумент был найден блестящий: неизвестно, мол, достаточно ли у нового короля поддержки в самой Польше.

Подобный же самостоятельный курс проводили власти провинции Голландия и в 1707-м. Карл XII не спешил выводить свои войска из Саксонии, оказывая тем самым давление на императора Священной Римской империи в Вене, дабы в принадлежащей Габсбургам Силезии было предоставлено больше прав единоверцам шведов — лютеранам. Главнокомандующий силами антифранцузской коалиции герцог Мальборо поспешил в апреле в ставку Карла XII и от имени британского правительства сделал ему большие уступки. В обмен на уход шведов из Саксонии Лондон признал их ставленника королем Польши, согласившись, таким образом, и с возросшим влиянием Стокгольма в Восточной Европе. Добиваясь невмешательства шведского монарха в войну за испанское наследство, англичане пошли на ухудшение своих отношений с Москвой, отчасти и потому, что торговые круги в Лондоне опасались русского медведя гораздо больше, чем шведского льва, с которым по крайней мере были уже хорошо знакомы. Напротив, голландцы, в особенности в одноименной провинции, не желали отталкивать от себя царя Петра, а потому и слышать не хотели ни о каких уступках шведам. Герцог Мальборо еще не успел покинуть шведскую ставку, как ему сообщили о позиции его голландских союзников, продиктованной прежде всего коммерческими интересами Амстердама.

Поражение Карла XII под Полтавой полностью изменило политическую и военную картину в регионе. Оно означало не только потерю шведами Польши, но и возрождение антишведской коалиции 1700 г., к которой присоединилась также Пруссия. С 1710 г. Стокгольм терял на восточном берегу Балтийского моря одну провинцию за другой, сохранив лишь собственно Швецию и часть Финляндии. Официальная политика нейтралитета, проводимая Республикой Соединенных Нидерландов, осталась прежней, но на практике многое изменилось. Отныне Гаага и Амстердам были едины. Генеральные штаты позволяли своему послу в Стамбуле посредничать между Османской империей и Россией, ведя их к сближению. А это прямо противоречило шведским интересам, ведь бежавший из-под Полтавы в турецкие владения, в Бендеры, Карл XII изо всех сил старался разжечь между султаном и царем войну. То было фактически последнее средство для того, чтобы остановить российскую экспансию на Балтике. Для голландцев же, как и для англичан, наименее рискованной была ситуация, при которой война на востоке Европы по-прежнему ограничивалась бы противоборством между Швецией и Россией с ее союзниками по коалиции.