Ханс ван Конингсбрюгге - История потерянной дружбы. Отношения Голландии со Швецией и Россией в 1714–1725 гг.

Но шведские дипломаты даже и не могли или не осмеливались принимать никаких решений без прямого одобрения своего монарха. А пока Карл XII оставался на далекой чужбине, возможностей действовать конструктивно у Швеции почти не было {22} 22 Hatton R. Charles XII of Sweden. P. 366–380. . [1] Карл же тем временем выдумывал все новые планы союзов, например с Пруссией, которая, по замыслу шведского короля, пришла бы ему на помощь с войском в 30 тысяч человек и соединилась со шведской армией такой же численности. Вместе они принудили бы к миру Данию и освободили бы оккупированные шведские владения в Германии. Далее состоялось бы вторжение в Польшу и восстановление там на престоле ставленника шведов Станислава Лещинского, после чего — поход на Москву. В награду Пруссия получила бы польское епископство Эрмланд (ныне Вармия), а Польша — Смоленск. Этот план был настолько далек от реальности, что граф Мориц Веллингк, разъезжавший тогда по Центральной Европе в качестве шведского посланника, даже не решился передать предложения своего монарха прусскому двору. См. об этом: Carlson F.F. Om Fredsunderhandlingarne, Aren 1709–1718: ett Bidrag till Carl XII:s Historia. Stockholm, 1857. S. 46–51. Вот почему Страффорд не без оснований заметил в разговоре с Пальмквистом, что полезнее всего для Швеции будет возвращение короля или передача им далеко идущих полномочий одному из регентов в Стокгольме {23} 23 RSDH 241. Palmqvist till Radet, 29.09.1713. . Здесь британский посланник коснулся больной точки. Именно в это время, когда все зависело от способности шведов к решительным действиям, государственный аппарат был парализован отсутствием монарха. И поскольку передавать оставшимся в Стокгольме правителям всю полноту власти Карл не желал, принимать решения оказалось невозможно. Пока распоряжения короля преодолевали расстояние между Швецией и Турцией, ситуация — политическая и военная — успевала измениться. О том, чтобы играть на опережение, не могло быть речи, но даже в своих реакциях на уже произошедшее шведы безнадежно запаздывали.

Несмотря на то, что Голландия не шла шведам навстречу ни на сантиметр, ее отношения с Россией тоже ухудшились. Причиной стало нападение русских военных судов на пять голландских торговых в порту Гельсингфорса 15 июня 1713 г. {24} 24 NA. Liassen Moscovië 7367, Jacob de Bie aan Staten-Generaal, 15.07.1713. См. также письма Куракина Головкину, 03 (14).07, 29.08 (09.09).1713 (Архив князя Ф.А. Куракина. Т. IX. С. 35–36, 101–103) и меморандум Куракина от 7 августа (RSDH 241. Palmqvist till Radet, 29.09.1713). Объяснение, переданное в Гаагу через царского посла князя Б.И. Куракина, было простым: два из пяти голландских кораблей шли под шведским флагом, и все пять искали укрытия вблизи шведской эскадры. Однако, по свидетельствам очевидцев, дело происходило иначе. Около полуночи 15 июня голландцев атаковали многочисленные небольшие военные суда русских. Ни флаги Республики, ни предъявленные судовые документы не произвели на нападавших никакого впечатления, и голландские корабли были сожжены. Увидев море огня, пришел издалека один шведский легкий фрегат, о присутствии же целой шведской эскадры очевидцы не упоминали. Уцелевшие голландцы были схвачены и взяты под стражу.

Вне себя от возмущения, Генеральные штаты в резолюции от 30 августа отвергли российскую версию событий, заявив, что в ней важные факты «со всем тщанием» замалчивают. Происшедшее было названо «деянием столь чрезвычайным и столь непростительным, что подобного даже в объявленной войне не практикуют в отношении беззащитных судов» {25} 25 RSDH 241. Palmqvist till Radet, 29.09.1713. . Господа «Высокомочные» потребовали немедленного освобождения пленных и подобающего возмещения убытков. Резиденту Республики в Петербурге Якобу де Би приказали довести это дело до конца. Одновременно ему было поручено заступиться за голландских купцов, которые в городах, находившихся прежде под властью шведов, подверглись дурному обращению со стороны русских солдат. Резиденту напомнили о принятой на этот счет еще 11 апреля 1712 г. секретной резолюции Генеральных штатов, прибавив, что «внимание Высокомочных столь часто обращали на подобные жалобы и подробности, касающиеся воинских начальников и войск Его Царского Величества в их гарнизонах, что они [Генеральные штаты] более не могут оставаться к сему равнодушными». Так что инцидент в Гельсингфорсе явился лишь последней каплей, переполнившей чашу терпения официальной Гааги. А тот факт, что российские власти еще годами будут тянуть с признанием вины, не говоря уже о возмещении ущерба, внесет в дальнейшие российско-голландские отношения постоянный элемент раздражения. Тем более что владельцами кораблей, сожженных в Финляндии, были некоторые амстердамские бургомистры, в том числе влиятельный Йохан Корвер, и это несколько умерило энтузиазм амстердамцев в отношении России.

Еще одна проблема между Гаагой и Петербургом возникла 5 ноября 1713 г. В тот день Петр I издал указ о том, чтобы половина товаров, которые обычно следовали через Архангельск, шла отныне через новую столицу России {26} 26 NA. Liassen Moscovië 7367, De Bie aan Staten-Generaal, 29.01.1714. . Целенаправленными таможенными мероприятиями — резким повышением пошлин в Архангельске и снижением в Петербурге — царь стремился перенаправить товарные потоки как можно быстрее. Нетрудно догадаться, что в Амстердаме это вызвало громкие протесты. Действия шведских военных и каперских судов на Балтике делали путь в Петербург весьма опасным. В Архангельске же, как уже говорилось, голландцы занимали положение господствующее, которое теперь рисковали потерять. Политика Петра вела к усилению конкуренции среди иностранных купцов, ведь в новом порту им всем предстояло начинать на равных — с чистого листа. Недовольны были голландцы и тем, что из-за отмелей порт в устье Невы был для крупных кораблей недоступен. По всем этим причинам правительство Республики неоднократно пыталось побудить русского государя изменить свой курс [2] Как показал канадский историк Дж. Кнопперс, число торговых судов, приходивших ежегодно в Архангельск, даже возросло. В 1693–1697 гг. их было в среднем 47, а в 1716 — уже 233, в то время как Петербург принял лишь 40. Так что царскую политику продвижения новой столицы трудно было назвать успешной (Knoppers J.V.Th. Dutch Trade with Russia from Peter I to Alexander I. Montreal, 1976. Vol. 1. P. 221). Подобную же картину рисует И.М. Кулишер (История русской торговли и промышленности. Челябинск, 2003. С. 142). Но в 1722 г., через год после окончания Северной войны, в Петербург пришли 119 иностранных судов, а в Архангельск только 50. Отныне господствующее положение во внешней торговле России перешло к ее столице. См. также: Veluwenkamp J.W. Archangel. Nederlandse ondernemers in Rusland 1550–1785. Amsterdam, 2000. P. 179–181. .

Но что делать, если разговоры не помогают? Среди депутатов Генеральных штатов постепенно росла принципиальная оппозиция любым наступательным вооруженным акциям в будущем. Что хорошего принесло Республике вмешательство в международные конфликты? Только что закончившаяся война с Францией и Испанией, стоившая маленькому народу непомерных усилий и средств, привела к очень скромным для него результатам. Не лучше ли было бы поберечь ресурсы, а в случае необходимости опереться на поддержку со стороны? У кого есть деньги, у того всегда найдутся друзья, которые и окажут военную помощь. В правящих кругах Республики крепло убеждение, что политика нейтралитета будет для нее эффективнее — и дешевле. Активную вовлеченность в международные дела и связанные с ней обязательства следовало заменить более пассивной формой реагирования, оставаясь по возможности вне конфликтов {27} 27 RSDH 241. Palmqvist till Radet, 19.09.1713. . Уроки войны за испанское наследство, в которой многолетние тяжелые затраты, военные и финансовые, принесли голландцам так мало выгод, играли в таких рассуждениях роль, несомненно, очень существенную.