Ханс ван Конингсбрюгге - История потерянной дружбы. Отношения Голландии со Швецией и Россией в 1714–1725 гг.

Из донесений де Вилде в Гаагу видно, что он хорошо чувствовал общую атмосферу в России. После лихорадочной эпохи Петра люди хотели покоя и уж точно не желали новых международных конфликтов. Русские, писал голландский резидент, мечтали о «правлении более мягком и чтобы все дела вершились быстрее», а не так, как бывало, когда монарх «позволял им тянуться месяцами и годами, не давая положительно своих распоряжений и не высказываясь» {522} 522 Ibid. 13.02.1725. .

Но получила Россия не то, о чем мечтала, а элиту, раздираемую междоусобной борьбой. При Екатерине I, к огромному недовольству старой аристократии Меншиков получил еще больше власти. К тому моменту массы населения стонали под тяжелым бременем податей. Внешняя экспансия и связанные с ней непомерные расходы радовали отнюдь не всех, как видно из распространенного в XVIII в. известного сатирического лубка «Мыши кота погребают», где кот явно похож на почившего царя-реформатора. Екатерина и Меншиков уменьшили подушную подать на треть и на треть же сократили расходы на армию и флот. Вдобавок были прощены все долги по недоимкам. Стало ясно, что с новыми властями государственный корабль вошел в более спокойные воды, а слишком смелые, далеко идущие планы с повестки дня сняты.

При Петре голландско-русские связи развивались удивительным образом. Учитывая, как искренне царь любил Голландию и голландцев, можно было ожидать, что отношения между двумя странами сложатся самые теплые. Но вышло во многом иначе. Да, в течение всей Северной войны амстердамские купцы поддерживали Россию деньгами и поставками вооружений. В становлении русского флота ведущую роль играли голландские моряки, начиная с вице-адмирала Корнелиса Крёйса, или, как его называли в России, Крюйса. Но все это было индивидуальным выбором отдельных лиц и независимой политикой города Амстердам. Правящие круги в Гааге просто смотрели сквозь пальцы на такую помощь Петру, а сами избрали политику нейтралитета. В первый период войны Республика официально была даже связана со шведами союзническим договором, в то время как на практике ее подданные открыто подрывали позиции Швеции, отправляя в Архангельск один корабль с оружием за другим.

С 1709 г., после победы русских под Полтавой, Гаага строго придерживалась нейтралитета, что не всегда вызывало понимание у воюющих сторон. Об этом говорят попытки русского посла князя Куракина добиться от руководителей Республики признания хотя бы части осуществленных Петром захватов шведских территорий. Невозможным стало в этих условиях и улучшение торговых позиций голландских купцов в России. Устанавливая таможенные пошлины, стимулирующие развитие в стране собственного торгового судоходства, царь все же готов был сделать шаг навстречу голландцам, но лишь в обмен на политические уступки, т.е. признание Гаагой его власти над захваченными территориями. Неуступчивость голландцев сводила фактически на нет все планы заключения между Республикой и Россией торгового договора. Возможно, в Гааге рассчитывали, что русские проявят больше благодарности за помощь, оказанную им в ходе Северной войны. Однако у Петра государственные интересы всегда брали верх над сантиментами.

Наряду с этими основополагающими противоречиями ухудшению отношений способствовал также фактор личностный. Резидент Якоб де Би оказался слишком негибким, чтобы эффективно исполнять свои обязанности при русском дворе. Неосмотрительность голландского дипломата и накопившееся у российских властей раздражение привели к его высылке, которая только подчеркнула драматическое несоответствие между личными симпатиями самодержца к Голландии и реальностью голландско-русских отношений. Новый представитель Генеральных штатов в Петербурге, Виллем де Вилде, по характеру подходил Петру больше, но на практике это мало что изменило. Дипломатический ранг резидента был слишком низок, чтобы он мог достичь поставленных перед ним целей. К тому же его легко отодвигали в тень влиятельные голландские купцы в России, предпочитавшие сами улаживать свои дела с царским правительством. Дипломату оставалось лишь информировать Генеральные штаты обо всем происходящем.

С подписанием Ништадтского мира для шведов закончилась война, которая шла непрерывно почти четверть века. Праздновать проигравшей стороне было особенно нечего, но в объявленный властями день благодарения, 26 декабря 1721 г., в церковных проповедях звучало явное облегчение. Было предписано читать на утреннем богослужении из псалма 147 строки «…Хвали, Сион, Бога твоего, ибо Он укрепляет вереи ворот твоих, благословляет сынов твоих среди тебя», а днем — из псалма 66: «Ты испытал нас, Боже, переплавил нас, как переплавляют серебро…» Примечательно, что поначалу было даже отдано распоряжение устроить в городах иллюминацию важнейших зданий, но его быстро отменили {523} 523 NA. Liassen Zweden 7194, Rumpf aan Fagel, 10.12, 31.12.1721. . Конец лишений, вызванных войной, и восстановление свободы судоходства на Балтике позволяли с надеждой смотреть в будущее. Однако Швеция уже не была той великой державой, какой ее знали в XVII в. После тяжелейших территориальных, финансовых и людских потерь стране предстояло мучительно выкарабкиваться из той пропасти, в которой она оказалась. Вместо Карла XII царствовал теперь Фредрик I — и, как сказано в эпиграмме дворянина Карла Гермунда Седерьельма, «на шведских часах вместо 12 — один час» {524} 524 Roberts M. The Age of Liberty. P. 13. .

Сегодня мы знаем, что Швеция восстановилась намного скорее, чем можно было предполагать в 1721 г. За последующие два десятилетия, пока страна не вела никаких войн, ее демографическое и экономическое положение выправилось. И все же потеря Прибалтики продолжала сказываться. Доходы короны упали более чем наполовину {525} 525 Ibid. P. 16. . Несмотря на восстановление шведской экономики, она была теперь одной из самых слабых в Европе. Воспоминания о славном прошлом подпитывали в обществе ностальгию и мечту о реванше, но почти вся шведская элита понимала, что о новой войне пока нечего и думать. Швеция должна была сосредоточиться на самой себе, на развитии своей промышленности и науки. А потом уж, накопив сил, можно было бы, вероятно, попробовать вернуть себе часть утраченных земель. Пока же нужно было смириться с поражением, восстановиться и идти дальше. Разумеется, это требовало определенной перестройки умов. На международной арене Швеция уже не могла проявлять такую активность, как на протяжении всего предыдущего столетия. Но понадобятся несколько десятилетий, а то и полвека, прежде чем шведы привыкнут к своей новой, скромной, роли в международных делах.