Армен Гаспарян - Вожди и лидеры. Как это было?

Г. Саралидзе:С каждым днем это становится все вероятнее и вероятнее, потому что там как раз происходит то, о чем ты говоришь: «Верхи не могут, а низы не хотят». И воспользоваться этим может тот, кто организован, кто знает, чего он хочет, и кто не будет особенно миндальничать с методами.

А. Гаспарян:Как раз тот, кто читал ленинское наследие, правда, в пересказе немецких агитаторов.

Д. Куликов:Но тут же что важно? Формальные принципы ты правильно называешь, и, в общем, любой, кто будет хорошо идеологизирован, кто будет хорошо организован и будет иметь силовую поддержку, в этой ситуации возьмет власть, и число здесь ни при чем. Теперь надо задать второй вопрос: какое содержание этой идеологии? Оно нацистское! Какая силовая поддержка? Это боевики, которые будут убивать всех подряд.

Г. Саралидзе:Феликс Дзержинский – одна из самых неоднозначных фигур в нашей истории, если не брать, конечно, Иосифа Виссарионовича. И в обществе о нем сложились диаметрально противоположные мнения. Первое утверждение – это то, что Дзержинский – верный рыцарь революции, который боролся за освобождение трудового народа и вошел в советскую историю как выдающийся государственный и политический деятель (цитирую по памяти). С другой стороны, это персонаж, который отметился в истории нашего государства своей звериной жестокостью. Друзья, каково ваше отношение к Феликсу Эдмундовичу?

Д. Куликов:У тебя сейчас прозвучал принципиальный момент, который весьма актуален. Это слово «звериный». О Феликсе Эдмундовиче мы поговорим обязательно, но прежде всего я вот что хотел бы сказать. Очень важно за всем этим проследить, потому что хвост тянется довольно давно, по крайней мере это было в советской идеологистике, скажем так (не совсем идеологии). Ведь все это – «зверства царизма», «звериная сущность царизма» и т. д. – присутствовало там.

Г. Саралидзе:Да, «звериный оскал империализма».

А. Гаспарян:«Звериная белогвардейщина…»

Д. Куликов:Да. И в этом смысле оно зеркально возвращается. Как в советское время это мешало нам правильно понимать исторические процессы, так и сейчас. Те, кто сегодня об этом кричат, делают то же самое, что делал идеологический отдел ЦК ВКП(б). Один в один. Нужно дать идеологическую оценку, не разбираясь, что там вообще происходило на самом деле. Идеологическую оценку дал, врага обозначил – дальше его надо уничтожать. Вот, собственно, такой простой подход. Теперь о Дзержинском. Во-первых, для меня это, конечно, идеальный образ настоящего революционера. Он действительно строил свою судьбу и говорил о себе так, что смысл его жизни – это революция.

Г. Саралидзе:Он не только говорил, он жил так.

Д. Куликов:Вот если искать нашего Че Гевару, то для меня это прежде всего Дзержинский. Хотя Феликс Эдмундович преодолел в себе это. Потому что когда революция свершилась, он не только создал и организовал ВЧК (между прочим, службу по борьбе с террором), но и поднял из руин Министерство путей сообщения.

Г. Саралидзе:Причем он руководил Наркоматом путей сообщения и в это же время занимался беспризорниками.

Д. Куликов:Мы говорим МПС, но, конечно, это был Наркомат путей сообщения. С беспризорниками тоже была проделана огромная работа. Жизни сотен тысяч, может быть, миллионов детей были спасены, им дали образование…

Г. Саралидзе:Сначала накормили, напоили, вылечили.

Д. Куликов:Да, сначала спасли жизнь, потом дали образование миллионам беспризорников. Дзержинский – во многом человек-легенда. Причем легенды о нем ходили среди самих революционеров еще до революции. Уже тогда был создан образ «Железного Феликса». Чего стоят его побеги и 12 лет каторги.

Д. Куликов:Сколько у него побегов всего было?

Г. Саралидзе:Каждый раз, когда его арестовывали, он бежал.

Д. Куликов:Нигде его удержать не могли.

Г. Саралидзе:Единственное, когда был последний арест, его освободила уже Февральская революция. Тогда он 1 марта вышел из заключения.

Д. Куликов:Чему очень сильно удивился: бежать не пришлось. Он, конечно, проделывал легендарные фокусы. Начиная с того, что он с соратниками поднял бунт и захватил пересыльную тюрьму Александровского централа. Причем есть сведения о том, как Дзержинский провел разборки с уголовниками, потому что его дело было политическим, а уголовники этого не понимали и могли его убить. Уголовники не меняются, это самовоспроизводящаяся культура. Он добился изменения условий содержания заключенных в этом централе. Не только политические, но и уголовники это поддержали. Или легенда о том, как он плыл по уральской реке вместе с бревнами, 10 или 12 часов провел в ледяной воде, когда бежал из ссылки. При этом нужно помнить, что он был сыном польского шляхтича, то есть имел дворянские корни.

Г. Саралидзе:Армен?

А. Гаспарян:Я продолжу по поводу звериной жестокости. Это действительно такой красивый, устойчивый миф, сотканный на исходе Гражданской войны. Потому что когда, собственно, происходили кровавые бои той эпохи, о Дзержинском еще мало кто знал. И главное мифотворчество было посвящено другим, например коменданту харьковской чрезвычайки Саенко, – тогда это была невероятно популярная фигура. А потом наступила эпоха эмиграции, где о Дзержинском не написал только ленивый, причем с каждым следующим успехом советской контрразведки градус ненависти к Феликсу Эдмундовичу усиливался («Синдикате», завлечение на территорию СССР Бориса Савинкова или операция «Трест»). Дзержинский затмил вообще всех вождей советской власти. Потом, в конце 1980-х – начале 1990-х годов у нас были опубликованы первые издания Мельгунова («Красный террор в России»), затем последовала книга Романа Гуля. И все это закрепилось в народном сознании.

Вы обозначили два важных момента: Дзержинский во главе НКПС и Дзержинский во главе ВЧК. А я хотел бы затронуть такой момент: Дзержинский как невероятно талантливый кадровый управленец. Потому что тот феномен чрезвычайной комиссии, когда из шести человек создается невиданная в мире силовая структура, во многом не изучен до сих пор. Ведь фамилии людей, ставших основой контрразведки, сегодня зачастую мало кому о чем-то говорят. Да, конечно, в подавляющем большинстве они погибнут в 1937 и 1938 годах, но давайте просто назовем некоторые фамилии. Например, заместитель Феликса Эдмундовича Дзержинского по ВЧК Менжинский знал восемнадцать языков, последним выучил фарси, чтобы читать в подлиннике Омара Хайяма. Не знаю, как в те времена, но сегодня я не назову людей, которые знают хотя бы десять языков и которые специально выучат фарси для этого. Артузов, будущий отец советской контрразведки, Кривицкий, Пузицкий и все прочие люди навсегда останутся в тени Феликса Дзержинского, потому что они были во многом птенцами его гнезда. Интересно, что все их воспоминания начинались и заканчивались непосредственно Дзержинским. То есть они говорили, что это человек, который их сделал. Об этом ведь не любят вспоминать. Есть Дзержинский, который восстанавливает железнодорожные мосты; есть Дзержинский, который занимается борьбой с беспризорностью; есть Дзержинский, который руководит красным террором; при этом нет Дзержинского как выдающегося руководителя. Это огорчает меня больше всего. Ведь даже если мы полистаем книги о Феликсе Эдмундовиче за последние лет шестнадцать, то увидим картину ровно с тем же провалом. Подобные моменты исключаются из общей истории этого человека. Почему так получилось, даже несмотря на все усилия советского агитпропа, мне совершенно непонятно до сих пор.