Олег Будницкий - Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX — начало XX в.)

Впрочем, не дожидаясь предложений, Нечаев сам назвал некоторых первоочередных кандидатов на уничтожение. Наряду с такими правительственными деятелями, как Н.В.Мезенцев и П.А.Валуев, в нем Значились публицисты, издатели, историки — М Н Катков, А.Д.Градовский, А.А.Краевский, М.П.Подин и др. Любопытно, что Нечаев включил в свой проскрипционный список не только заведомых консерваторов, но также лиц, пользовавшихся репутацией либералов. В общем, планы Сергея Геннадиевича были обширны. Серия террористических актов должна была послужить началом « истинного движения, с целью подготовления благоприятных условий для близкого, общенародного восстания против государственности и сословности » [86] За сто лет. С. 95—96. .

Осуществить Нечаеву удалось только один террористический акт — как известно, его жертвой стал не правительственный чиновник или реакционный публицист, а студент, участник нечаевской «Народной расправы» И.И.Иванов, выразивший сомнения в некоторых действиях Нечаева. Убийство Иванова стало классическим «теоретическим» убийством. Он, по мнению Нечаева, представлял опасность для «Народной расправы», подрывая авторитет ее руководителя — и был уничтожен в полном соответствии с шестнадцатым параграфом «Катехизиса...» — « прежде всего должны быть уничтожены люди, особенно вредные для организации » [87] См. подробнее: Будницкий О. В. «Теоретическое» убий// За строкой учебника истории. Ростов-на-Дону, 1995. с. 210—220. . Дистанция между теорией и практикой оказалась у русских революционеров на удивление короткой.

«Нечаевщина» вызвала аллергию у русских революционеров к терроризму и заговорщичеству почти на десять лет. Однако она оказалась отнюдь не случайным и преходящим явлением. Вполне справедливо писал Б.П.Козьмин, что « необходимо отказаться от оценки нечаевского дела, как какого-то «во всех отношениях монстра » (выражение Н.К.Михайловского), как случайного эпизода, стоящего изолированно в истории нашего революционного движения, не связанного ни с его прошлым, ни с его будущим. Другими словами, необходимо дать себе отчет в том, что нечаевское дело, с одной стороны, органически связано с революционным движением предшествующих лет, а с другой — предвосхищает в некоторых отношениях ту постановку революционного дела, какую оно получило в следующее десятилетие » [88] Козьмин Б.П. С.Г.Нечаев и его противники в 1868—1869 гг. // Революционное движение 1860-х годов / Под ред. Б.И.Горева и Б.П.Козьмина. М., 1932. С. 169—170. .

« Мнение Михайловского , — приходит много лет спустя после Козьмина к сходным выводам В.Страда, — интересно как проявление того замешательства, когда стремятся минимизировать предмет скандала и объявляют его случайным и исключительным ». Соглашаясь с В.И.Засулич, что характер Нечаева был «исключительным», хотя подобные ему «характеры» появлялись и позднее, итальянский исследователь справедливо замечает, что « было бы ошибочным обращать внимание прежде всего на "характер" Нечаева: если его психологический портрет и важен, то решающим является все же тот тип практической и теоретической деятельности, которому Нечаев положил начало и который вполне может быть повторен и при менее "исключительных" характерах, причем даже с большим успехом в безличных и коллективных формах » [89] Страда Витторио. Гуманизм и терроризм в русском революционном движении // Революционный радикализм в России: Век девятнадцатый / Под ред. Е.Л.Рудницкой. М., 1997. С. 519, 520. .

Нечаевская традиция — физического истребления или терроризации «особенно вредных» лиц, беспрекословного подчинения «низов» революционному начальству, наконец, оправдания любого аморализма, если он служит интересам революции, прослеживается на протяжении всей последующей истории русского революционного движения. Терроризм и заговорщичество стали его неотъемлемой частью, а нравственные основы, заложенные декабристами и Герценом, все больше размывались.

«Нечаевщина» надолго отбила у российских революционеров вкус к террористически-заговорщической деятельности. Крупнейшая народническая организация первой половины 1870-х годов — «чайковцы» — сформировалась на принципах, противоположных нечаевским [90] См.: Троицкий Н.А. Первые из блестящей плеяды (Большое общество пропаганды). Саратов, 1991. . Однако антитеррористический период в российском революционном движении, или, как его определил впоследствии в своей речи на процессе по делу 1 марта 1881 года А.И.Желябов, « розовая, мечтательная юность », оказался непродолжительным.

По нашему мнению, возникновение заговорщически-террористического направления было закономерным для российского революционного движения. Нечаевшина кажется извращением в силу тех жутковатокарикатурных форм, которые приняли практика и теория терроризма и заговорщичества в деятельности конкретных лиц — С.Г.Нечаева и его соратников.

Когда за дело взялись люди более порядочные, образованные и опытные, те же, по существу, идеи и сходная во многом практика приобрели внешне более благородный вид. Хотя, как свидетельствует опыт заговорщически-террористической деятельности, начавшись, как правило, при участии лично честных людей и с самыми лучшими целями, она неизбежно заканчивалась чем-то, подобным нечаевщине — дегаевщиной в случае с «Народной волей» или азефовщиной в случае с эсеровской Боевой организацией.

Условия, приводившие к возрождению террористических идей и к возобновлению террористической борьбы, оставались в России неизменными на протяжении четырех десятилетий после начала реформ 1860-х годов — разрыв между властью и обществом, незавершенность реформ, невозможность для образованных слоев реализовать свои политические притязания, жесткая репрессивная политика властей по отношению к радикалам при полном равнодушии и пассивности народа толкала последних на путь терроризма [91] Об этом писали историки и публицисты еще в начале XX века. Так, А.Е.Пресняков считал, что правительство после реформ 1860-х годов отказалось от «дальнейшей творческой работы» и тем самым вызвало революционное движение, приведшее к «мартовской трагедии» (Пресняков А. Революционное народничество // Московский еженедельник. 1906. № 27. С. 39—40, 46). Аналогичных взглядов придерживались А.А.Корнилов, П.Б.Струве и др. Подробнее см.: Будницкий О.В. История изучения «Народной воли» в конце XIX — начале XX в.: Дис. ... канд. ист. наук. М., 1988. . А затем все возраставший взаимный счет покушений и казней приводил все к новым виткам кровавой спирали.

Однако у терроризма был и еще один, не менее важный источник — теоретический. Террористическая идея, возникнув под влиянием определенных общественных условий и чтения радикальной литературы в умах молодых людей, чей революционный темперамент перехлестывал через край и был не всегда в ладах с разумом, развивалась, приобретая все более логический и стройный вид. Она развивалась под влиянием революционной практики, но и сама оказывала на нее все большее воздействие. Немалое число неофитов пришло в террор под влиянием чтения «подпольной» литературы или речей подсудимых на процессах террористов. Недаром правительство прекратило публикацию подробных отчетов о процессах, а впоследствии запрещало распространение им же опубликованных материалов [92] См.: Будницкий О.В. История «Народной воли» в идейной борьбе первой российской революции // Революционеры и либералы России. М, 1990; Страда В. Указ. соч. С. 518; С. 275—277; Могильнер М. Мифология «подпольного человека». М., 1999. С. 24-28. .