Олег Будницкий - Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX — начало XX в.)

Однако «дезорганизаторская» деятельность все больше напоминала политическую борьбу, а террор все меньше казался вспомогательным средством. Расхождения между теорией и практикой, диссонанс в сознании революционеров отчетливо видны в таком документе переходного периода, как прокламация С.М.Кравчинского «Смерть за смерть», написанная им после убийства Мезенцева. Советуя « господам правительствующим » не мешаться в борьбу революционеров с буржуазией и обещая за это также «не мешаться» в их, правительствующих, «домашние дела», Кравчинский в то же время формулирует некоторые политические, по сути, требования [100] Кравчинский С.М. Смерть за смерть (Убийство Мезенцева). Пг., 1920. С. 19-20. .

Для нашей темы, однако, существеннее здесь не то, насколько Кравчинским осознается политический характер его террористического акта, сколько признание им террора едва ли не важнейшим средством достижения целей революционеров — безразлично, экономических или политических:

«До тех пор, пока вы будете упорствовать в сохранении теперешнего дикого бесправия, наш тайный суд, как меч Дамокла, будет вечно висеть над вашими головами, и смерть будет служить ответом на каждую вашу свирепость против нас.

Мы еще недостаточно сильны, чтобы выполнить эту задачу во всей ее широте. Это правда. Но не обольщайтесь.

Не по дням, а по часам растет наше великое движение.

Припомните, давно ли оно вступило на тот путь, по которому идет. С выстрела Веры Засулич прошло всего полгода. Смотрите же, какие размеры оно приняло теперь! А ведь такие движения растут с все возрастающей силой, подобно тому, как лавина падает со все возрастающей скоростью. Подумайте: что же будет через какие-нибудь полгода, год?

Да и много ли нужно, чтобы держать в страхе таких людей как вы, господа правительствующие?

Много ли нужно было, чтобы наполнить ужасом такие города, как Харьков и Киев?» [101] Кравчинский С.М. Указ. соч. С. 19.

Кстати, Кравчинский, по-видимому, намеревался придать своему теракту максимально символическое значение. По свидетельству Л.А.Тихомирова, он первоначально собирался отрубить Мезенцеву голову, для чего заказал особую саблю, «очень короткую и толстую». Учитывая огромную физическую силу Кравчинского, в его плане не было ничего невероятного. Однако такой способ убийства был признан товарищами Кравчинского непрактичным и он в конце концов был вооружен более традиционным, хотя и вполне символичным оружием — кинжалом [102] Неизданные записки Л.Тихомирова // Красный архив. 1928. Т. 4(29). С. 153. .

В той же статье в «Земле и воле», в которой автор, тот же Кравчинский, объявлял террористов лишь «охранительным отрядом» и подчеркивал, что « обратить все наши силы на борьбу с правительственною властью — значило бы оставить свою прямую, постоянную цель, чтобы погнаться за случайной, временной », несколькими строками выше, с плохо скрытым восторгом, говорилось: « ...на наших глазах совершается явление поистине необыкновенное, быть может, единственное во всей истории: «горсть» смелых людей объявляет войну насмерть всемогущему правительству, со всеми его неизмеримыми силами; она одерживает над ними одну за другою несколько кровавых побед; во многих местах обуздывает дотоле ничем не обузданный произвол и быстрыми шагами идет к победам, еще более блестящим и решительным » [103] Революционная журналистика семидесятых годов. С. 73. .

На страницах первого номера «Земли и воли» в защиту политических убийств выступил и Д.А.Клеменц.

Отвечая на статью в «Голосе» по поводу убийства Мезенцева, он писал, обращаясь к ее автору: « Скажем еще два слова по поводу политических убийств, прежде нежели мы расстанемся с вами. Вы с апломбом, достойным лучшего дела, авторитетно утверждаете, что убийства никогда делу свободы не служили. Не только они зачастую служили ему, мой милый, они даже в некоторых случаях неразрывно слились в памяти народа с самим именем свободы. Спросите вашего сотрудника, Пыпина, насчет легенды о герое Косова поля, «кинжальщике» Милоше Обреновиче, поразившем турецкого султана, и сходите два раза в оперу, послушайте «Вильгельма Телля» Россини и «Юдифь» Серова » [104] [Клеменц Д.А.]. По поводу подвигов прессы // Революционная журналистика семидесятых годов. С. 97. .

Процесс перехода части землевольцев от анархизма к политической борьбе, от бунтарства к терроризму рассматривается, наряду с другими проблемами, в монографии В.А.Твардовской «Социалистическая мысль в России на рубеже 1870—1880-х годов». Твардовская пишет, что « высшая стадия бакунизма в России — землевольческая — с требованием пропаганды фактами, наглядной агитации вплотную подводила революционеров к политической борьбе ». Причем « наиболее яркой формой нового движения был террор ». По справедливому замечанию Твардовской, « террор рождался в процессе поисков наиболее результативных и действенных способов той самой агитационно-бунтовской деятельности, о которой особенно настойчиво заговорили после первых неудач землевольческих поселений.

Первые террористы даже не ставят эту цель — истребление, физическое уничтожение объектов своих покушений. Для них сам звук выстрела важнее этих его последствий, ведь главное здесь — привлечь внимание общества, пробудить его активность, явственно, ощутимо выразить протест » [105] Твардовская В.А. Социалистическая мысль России на рубеже 1870—1880-х годов. М., 1969. С. 16—17. .

В книге Твардовской прослеживается развитие идеи политической борьбы путем террора в конце 1870-х годов. Она рассматривает воззрения ряда «переходных» фигур — М.А.Коленкиной, В.Д.Дубровина, С.Н.Бобохова, Г.Д.Гольденберга, И.М.Ковальского, деятельность и систему взглядов участников кружков С.Я.Виттенберга — И.ИЛоговенко и В.А.Осинского — Д.А.Лизогуба, разногласия среди землевольцев по поводу покушения А.К.Соловьева и пропаганды терроризма в статьях Н.А.Морозова в «Листке «Земли и воли».

Нас в этой ситуации интересует, во-первых, то, что террор, чем бы ни руководствовались лица, его применявшие и приветствовавшие, в 1878 — начале 1879 года становится обычным приемом борьбы русских революционеров, во-вторых, что некоторые из них начинают признавать его единственновозможным и эффективным способом борьбы.

Особое значение для развития террористической идеи имели деятельность и взгляды В.А.ОСИНСКОГО.

Осинский и его товарищи, как известно, первыми назвали себя Исполнительным комитетом и попытались возвести терроризм в систему. В.А.Твардовская, в отличие от М.Г.Седова и С.С.Волка, не считает деятелей южного И К сознательными политическими революционерами [106] См.: Седов М.Г. Героический период революционного народничества. М., 1966. С. 78, 80, 82 и др.; Волк С.С. «Народная воля». 1879-1882. М.; Л., 1966. С. 71 и др.; Твардовская В.А. Социалистическая мысль... С. 21. . Однако никто из исследователей не подвергает сомнению последовательно террористический характер кружка В.А.Осинского. Значительное эмоциональное воздействие на революционеров конца 1870-х годов оказало предсмертное письмо Осинского, в котором он подчеркивал, что « мы не сомневаемся в том, что ваша деятельность теперьбудет направлена в однусторону... Ни за что более, по нашему, партия физически не может взяться » [107] Листок «Земли и воли». № 6. 14 июня 1879 // Революционная журналистика семидесятых годов. С. 282—283. . Психологическое воздействие письма усиливалось мученической смертью Осинского и его товарищей Л.К.Брандтнера и В.А.Свириденко.