Олег Будницкий - Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX — начало XX в.)

Михайловский разделял в основном взгляды Дюринга; для него Дюринг «несомненный человек науки» и хотя его теория суверенитета личности « стоит на довольно шатком основании, но разработана последовательно и разносторонне, так что под нее можно было бы подвести и другой, более прочный фундамент, не колебля самой постройки... Из этого следует, что русский человек, просто ли многоглаголющий о науке или действительно уважающий науку, должен приложить довольно много стараний и самостоятельных усилий мысли для выработки себе нравственно-политического символа веры » [116] Там же. Стлб. 251-252. . Русские люди, к которым обращался Михайловский, а именно русские революционеры, такой символ веры, не без помощи одного своих духовных наставников, выработали. В него вошли и месть, которою, по словам Михайловского, «дышит Дюринг», и террор, « который он обещает надругателям над достоинством личности » [117] Михайловский Н.К. Указ. соч. Стлб. 251. .

В переходе народников от пропаганды к террору в конце 1870-х годов решающую роль, на наш взгляд, сыграли факторы психологического порядка. В этом сходились такие разные люди, как Г.В.Плеханов и Л.А.Тихомиров. Нельзя не согласиться с Плехановым, что в переходе к террору сыграла главную роль не невозможность работы в деревне, а настроениереволюционеров [118] Плеханов Г. В. Предисловие к русскому изданию книги А. 1уна «История революционных движений в России» // Плеханов Г.В. Соч. М.; Л., 1927. Т. XXIV. С. 97. . Его постоянный антагонист объяснил причины этого настроения весьма точно и зло. Террор, этот «единоличный бунт», вытекал, по его мнению « в глубине своего психологического основания, вовсе не из какого-нибудь расчета и не для каких-нибудь целей... Люди чуть не с пеленок, всеми помыслами, всеми страстями, были выработаны для революции. А между тем никакой революции нигде не происходит, не на чем бунтовать, не с кем, никто не хочет. Некоторое время можно было ждать, пропагандировать, агитировать, призывать, но наконец все-таки никто не желает восставать. Что делать? Ждать? Смириться? Но это значило бы сознаться пред собой в ложности своих взглядов, сознаться, что «существующий строй» имеет весьма глубокие корни, а «революция» никаких, или очень мало... Оставалось одно — единоличный бунт... Оставалось действовать в одиночку, с группой товарищей, а стало быть — против лица же... В основной подкладке это просто был единственный способ начать революцию, то есть показать себе, будто бы она действительно начинается, будто бы собственные толки о ней — не пустые фразы » [119] Тихомиров Л. Начала и концы: «Либералы» и террористы. М., 1890. С. 88-91. .

Ренегатство бывшего главного идеолога «Народной воли» не делает его наблюдения менее верными. Никакого движения в народе вызвать за годы пропаганды не удалось; единственный почти подготовленный бунт был основан на мистификации: революционеры выступили в роли царских эмиссаров («Чигиринское дело»). В.Н.Фигнер вспоминала, что где бы ни селились революционеры-пропагандисты, они везде всічали «к райнюю нужду в земле и тяжесть платежей, и силу этого в громадном большинстве случаев » находили сочувствие к своей деятельности, однако «нигде, решительно нигде, не было ни малейшего признака активного выступления со стороны крестьян». Жизнь в деревне «не давала никакой надежды, что что-нибудь изменится в этом отношении». « С таким положением дела » Фигнер не могла примириться: « Если за эти два года я ничего не сделала для революции, то этому я должна положить конец. И я решила, что более не возвращусь к крестьянству: я останусь в городе и буду вместе с другими действовать с другого конца: нападая на правительство, будем расшатывать его и добиваться свободы, которая даст возможность широко воздействовать на массы » [120] Фигнер В.Н. «Земля и воля» // Кан Г.С. «Народная воля»: идеология и лидеры. М., 1997. С. 163, 171. .

Сходное настроение подтолкнуло А.К.Соловьева к покушению на Александра II: « Бесполезно жить в деревне , — говорил он Фигнер. — Мы ничего не будем в состоянии сделать в ней, пока в России не произойдет какое-либо потрясающее событие. Убийство императора будет таким событием: оно всколыхнет всю страну. То недовольство, которое теперь выражается глухим ропотом народа, вспыхнет в местностях, где оно наиболее остро чувствуется, и затем широко разольется повсеместно. Нужен лишь толчок, чтобы все ПОДНЯЛОСЬ... » [121] Там же. С. 162.

Очевидно, что приведенные рассуждения носили совершенно умозрительный характер и свидетельствовали прежде всего о внутреннем состоянии революционеров, плохо коррелируя с реалиями окружающего их мира.

Идеология организации, само название которой стало символом терроризма — разумеется, речь идет о «Народной воле» — неоднократно становилась предметом исследования отечественных и зарубежных историков [122] Идеологии «Народной воли» посвятила монографию В.А.Твардовская (Социалистическая мысль в России на рубеже 1870—1880-х годов. М., 1969); см. также: Волк С.С. Программные документы «Народной воли» // Вопросы историографии и источниковедения истории СССР. М; Л., 1963; его же. «Народная воля». 1879—1882. М; Л., 1966; Седов М.Г. Героический период революционного народничества. М., 1966; Троицкий Н.А. «Народная воля» перед царским судом. Саратов, 1983; Кан Г.С. Указ. соч. и др. Информативный, хотя и несущий на себе отпечаток времени обзор зарубежной литературы см. в книге: Карпачев М.Д. Русские революционеры-разночинцы и буржуазные фальсификаторы. М., 1979. С. 148—152. Мы не ставим своей задачей анализ идеологии «Черного передела», этого, по словам В.А.Твардовской, идейного противника «Народной воли» и ее союзника в борьбе с самодержавием (Россия в революционной ситуации на рубеже 1870—1880-х годов. М., 1983. С. 294). Чернопередельцы сохраняли, как правило, «неприятие террора, продолжали видеть в нем противоречие революционным идеалам» (Там же. С. 303). Однако, как справедливо писал впоследствии один из лидеров «Черного передела» О.В.Аптекман, его деятельность была не чем иным, как предсмертными судорогами революционного народничества (Аптекман О.В. «Черный передел» // «Черный передел» Шамятники агитационной литературы. Т. 1). М.; Пг., 1923. 102). . Парадокс заключается в том, что принципиально террор не занимал главного места ни в программных документах, ни — за исключением отдельных периодов — в деятельности партии. И все же в историю «Народная воля» вошла, благодаря серии покушений на императора, завершившихся цареубийством 1 марта 1881 года, прежде всего как террористическая организация. Все последующие террористические организации в России отталкивались от народовольческого опыта, принимая его за эталон или пытаясь модернизировать, все последующие идеологи терроризма тщательно изучали народовольческие документы, пытаясь уяснить, в чем причина поражения партии — во внешних ли обстоятельствах, или же в самой системе взглядов народовольцев.