Линн Торндайк - История магии и экспериментальной науки. Ранняя христианская мысль

Это утверждение, касающееся средневекового искусства, справедливо, в значительной степени, и для средневековой литературы и науки, хотя они, вероятно, были менее естественными и оригинальными, чем изобразительное искусство, и больше зависели от традиций и авторитетов прошлого. Но средневековые люди, как мы еще увидим, изучали природу из научного любопытства, а вовсе не в поисках духовных аллегорий. Гольдштауб признает, что к 13-му веку научная зоология Аристотеля затмила «Физиолог», когда появились авторы вроде Фомы Кантимпре и Альберта Великого. Они, вероятно, включали в свои труды отрывки из «Физиолога», но убирали из них присущие им религиозные элементы [48] То же самое можно сказать и о трудах Винсента из Бово и Варфоломея Английского. .

Но были ли его характерные черты действительно религиозными? Может быть, они всегда были научными или псевдо-научными? Ахерн утверждает, что название было взято у Аристотеля, а главным источником сведений были труды Плиния. Аллегории не появляются в таких древних текстах, как Сирийская версия или в отрывках, сохранившихся в латинском глоссарии Ансилейбуса. Даже вводные духовные тексты не появляются в греческой версии, которую приписывают Епифанию. Более того, даже в Бестиариях, содержащих аллегорические описания, эти описания касаются природы животных, и являются, по-видимому, научными фактами, на которых строится весь символизм, и только ради этого в тексте приводятся цитаты из «Физиолога». Таким образом, символизм представляет собой случайное явление, а псевдо-наука — постоянное. Совершенно очевидно, что создать аллегории, не зная фактов из жизни животных, невозможно; с другой стороны, предполагаемая научная информация может распространяться и очень часто распространяется с помощью аллегорий. Мы не знаем, кто придумал первые аллегорические интерпретации. Хоммель полагал, что они появились еще до христианской эры в форме поклонения животным в Персии, Индии и Египте. Но мы снова и снова убеждаемся, что ученый, изучающий природу, как и «Физиолог», ручается за истинность своих утверждений о природе животных.

Таким образом, символическое значение книг, сгруппированных под названием «Физиолог», было сильно преувеличено, в то время как уважение и интерес к естествознанию, о котором свидетельствует этот труд, тоже очень часто не учитывалось.

Рассуждение Августина о магии и астрологии были вынесены в отдельную главу, частично потому, что он жил довольно поздно, с 354 по 430 г. нашей эры и частично потому, что его труды очень обширны. Однако главной причиной было то, что его идеи оказали огромное влияние на средневековую мысль. Более того, в своём эпохальном труде «Град Божий», Августин лучше всех других авторов подвел итоги переходного периода от классической цивилизации к средневековой, от жизни древнего города к жизни средневековой церкви. В нём он с небывалой полнотой рассуждал о магии, демонах и астрологии, хотя часто обращался к этим темам и в других своих трактатах, которые мы тоже будем цитировать. Я использую здесь термины «магия» и «астрология» как отдельные понятия, поскольку Августин, вслед за большинством Отцов Церкви, различал их. Я не буду касаться вопроса о том, как Августин относился к библейскому рассказу о Сотворении мира, изложенном в его «Признаниях», De Genesi ad litteram, поскольку уже представил «Шестоднев» Василия в качестве примера работы подобного типа и христианского отношения к естествознанию. Но позже, рассказывая о средневековых авторах, писавших о природе, я отмечу те куски, которые могли быть созданы под влиянием идей Августина.

Хотя Августин писал свои трактаты в 5 веке нашей эры, он считал необходимым защитить Христа от тех, кто полагал, что Иисус обратил людей в свою веру с помощью магического искусства. И он рассказывает нам о книгах по магии, авторство которых приписывают самому Христу или апостолам Петру и Павлу. В ответ на эти обвинения Августин твердо заявлял, что христиане не имеют никакого отношения к магии, и что их чудеса «совершались благодаря простой уверенности и истинной вере, а не с помощью заклинаний и чар, наведённых благодаря искусству извращённого любопытства». Он выдвигает встречное обвинение против Римской религии, утверждая, что царь Нума, её основатель, выведал все её секреты и священные ритуалы с помощью гидромантии или некромантии. Тем не менее, он признаёт, что осуждение магии и введение законов против неё началось ещё до появления христианства.

Августин всегда отзывается о магии с осуждением, и несколько раз использует выражение «преступления колдунов». Впрочем, он называет гоэтию или колдовство еще более гнусным делом, чем магия. А вот теургию характеризует как «почётное занятие». Он также писал, что некоторые люди проводят различия между колдунами или людьми, занимающимися гоэтией, которые практикуют незаконные искусства и заслуживают всяческого осуждения, и теми, кто практикует теургию. Эти люди, по их мнению, достойны всяческих похвал. Порфирий, например, утверждал, что теургия помогает очистить душу, подготовить её к восприятию духов и увидеть Бога. Августин, однако, пишет, что в других местах Порфирий предавал теургию проклятию, а сам он во многих случаях отказывался ее одобрять. Он отрицал, что «души очищаются и обращаются к Богу через кощунственное сходство, нечистое любопытство и магические посвящения». Вполне возможно, что Августин классифицировал использование некоторых сильных имён, описанное Оригеном, как неправильную теургию.

В любом случае Августин заявлял, что теурги и колдуны «погрязли в ложных ритуалах демонов, которые могут скрываться под именами ангелов», ибо Августин, подобно большинству наших христианских авторов, приписывал демонам создание магии и её успехи. Люди заставляют демонов творить чудеса, но предлагают им не пищу, как это делается с животными, а символы, которые соответствуют индивидуальному вкусу каждого духа, а именно различные камни, растения, деревья, животных, заклинания и церемонии. Но мы понимаем, что это краткое перечисление материалов и методов, которые используются в магии. Августин верил, что духи сначала хотят сообщить людям, какие ритуалы надо совершить и какие имена произнести, чтобы их вызвать.

Чудеса, творимые магией Но чары магических искусств начинают действовать только после того, как демоны раскроют свои секреты. Августин не сомневался, что с помощью магии можно творить чудеса; отрицать их для него означало отрицать истину Писания, к рассказам которого о колдунах Фараона, Аэндорской ведьме, Волхвах и Вифлеемской звезде он много раз обращался в своих работах. Если актёры в театре и исполнители пьес способны с помощью своего искусства и упражнений демонстрировать поразительные изменения во внешнем виде своих земных тел, то почему демоны, со своими воздушными телами, не могут вызывать чудесные изменения элементарных субстанций или с помощью оккультного влияния создавать фантомные образы, чтобы обмануть человеческие органы чувств? Августин даже заявлял, что «колдуны могут наводить на второстепенных духов ужас и заставлять их подчиняться своим командам, заклиная их именами верховных духов. Благодаря этому, с разрешения Бога они демонстрируют глазами чувств определённые результаты, которые кажутся великими и чудесными людям, которые из-за слабости своей плоти не способны созерцать извечные вещи». Он вовсе не считал это противоречащим утверждению Иисуса, что Сатана не может избавиться от Сатаны, поскольку, когда из больного тела изгоняют бесов, злой дух овладевает душой.