Юрий Воробьевский - Русский голем

«Чернокнижник! Колдун!» — неистовствуют люди. Наконец они решают: молодую ведьму надо сжечь…

Языки пламени все ближе подступают к ее ногам. Раздается жуткий, нечеловеческий вопль!

Он заставляет М. очнуться и вновь увидеть себя посреди столицы. Очнуться дрожащим от лютой ненависти к людям с крестами.

Впоследствии врачи назовут это «дебютом шизофрении». Но объяснит ли термин происшедшее в душе человеческой?

М. увлекался черной магией. Его мать раньше тоже «баловалась чертовщинкой» — в доме было что почитать. Из художественной литературы молодой человек предпочитал Булгакова.

Он любил бывать на Патриарших прудах. Однажды на лавочку рядом с ним опустился некто и крепко взял его за локоть: «Ты, конечно, знаешь, кто я». М. кивнул головой. Это был Воланд. С тех пор они прогуливались по бульвару вместе.

Вскоре М. дал объявление: «Ищу партнера для занятия высшей черной магией». Газета охотно напечатала. Так у молодого «мага» появилась подруга.

Как-то черномагическая парочка фланировала на Патриарших. Девушка подала своему другу яблоко (каково проявление библейского «архетипа» грехопаденья!), а затем спросила: «Ты когда-нибудь пил человеческую кровь?.. Видишь, идет мужчина с мальчиком. У ребенка кровь вкусная!»

Пустая болтовня? Увы, нет. Вскоре эта молодая особа вполне серьезно предложила… принести ее в жертву. М. заколебался, но Воланд «подзуживал» настойчиво. Да и сама «колдунья» по гороскопу уже просчитала оптимальную дату ритуала.

Человеческое жертвоприношение свершилось в полнолуние.

Однако этим все не кончилось. Потом была попытка самоубийства в тюремной камере невесть откуда взявшейся опасной бритвой. М. жадно пил собственную кровь. И при этом — видел себя со стороны. Словно свою одежду.

Быть «вне себя» — это не просто крайняя степень эмоций. Когда человек «выходит из себя», им полностью управляет тот, кто в нем остается. А потом эксперты говорят с умным видом: «убил в состоянии аффекта»… Пустые слова!

Еще некоторое время спустя, уже в психиатрическом стационаре, к М. являлись странные «посетители». То окровавленное привидение его подруги, то, как всегда, ироничный Воланд. В последний раз М. с ненавистью спросил его: «Вы этого хотели, мессир?!»

Воланд только засмеялся.

…На Патриарших прудах хотели было поставить памятник Воланду с гигантским примусом. Не получилось. Поставят где-нибудь в другом месте. И булгаковскому Мефистофелю, и его свите. Помните ее? Нахальный Бегемот с грибком на вилочке. Голая красотка с копной рыжих волос и шрамом на шее. Коровьев (он же Фагот) в клетчатом пиджаке и разбитом пенсне. Азазелло с бельмом и с кинжалом в руке… [50]

Казалось бы, свита Воланда — всего лишь паноптикум узнаваемых персонажей: потасканная официантка из забегаловки, спившийся московский интеллигент, жиган из Майкопа… Однако помните, как в конце романа они сбрасывают шутовские наряды? «…на месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробьевы горы, под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом». Они улетают в свою поднебесную стихию. И — поразительная деталь! Увидевшая их фигуры кухарка бессознательно подносит руку ко лбу, чтобы перекреститься. Но застывает, услышав вопль: «Не сметь! Отрежу руку!» Дар Булгакова не мог не обнаружить: надутая гордость демона, считающего себя едва ли равным Богу, боится кухаркиного креста!

Да, и Абадонна, и Гелла, Бегемот, и Фагот, и Азазель — имена демонов [51]. Полуразложившаяся же красотка похожа на погубительницу младенцев дьяволицу Лилит. Вот какая получается композиция. Памятник диавольской обыденности, которая до поры до времени глумливо припрятывает свои инфернальные черты.

…Не знают почитатели Булгакова, как появился крест на его могиле. Достался от Гоголя, когда прах великого писателя переносили в другое место. Только над телом Михаила Афанасьевича гоголевский крест поставили как-то странно: вниз головой. Воланд ведь шутник. Нет, он отнюдь не бесстрастный судебный исполнитель. Только после смерти тела душа Булгакова могла понять, что сатана как раз лично заинтересован в каждом.

Почему же бесы помогли стать идолами именно этим гениям? Чтобы ответить, стоит напомнить о трансформации значения самого понятия — «гений». По Далю, слово происходит от латинского genius — бесплотный дух, дух-покровитель человека, добрый или злой. (Античные люди, по понятным причинам, различать духов не умели, потому и хитрый гений Сократа представлялся им «добрым»). Постепенно дух почти незаметно «растворяется» в свойствах человека. Даль пишет об еще одном значении слова «гений»: «Самобытный, творческий дар в человеке, высший творческий ум…» И, наконец, лукавый полностью «срастается» с одержимым грешником. Даль добавляет: гений — это и человек этих качеств и свойств.

Итак, каковы заслуги названных авторов перед инфернальным миром? Гете сделал демона симпатичнее большинства людей и даже выдал ему грамоту: специальный агент Бога [52]. Юнг «научно» обосновал пользу диалога со своим демоном [53]. Одержимый Мопассан (о нем — речь впереди) стал, по сути, провозвестником сексуальной революции. Поэты Серебряного века просто продали Бога за тридцать сребреников. Михаил Булгаков воспел смерть, такую пугающую и одновременно влекущую. Еще один визионер, современный американский автор черной фантастики Говард Лавкрафт, усиленно готовил человечество к наглядной встрече с демоническим миром [54].

А Высоцкий? Его талант ведь, кроме всего прочего, впервые вынес блатную романтику и жлобство на большие аудитории. В те времена «развитого социализма» цеховики и начальники приисковых артелей еще не были назначены миллиардерами, еще не стали спонсорами, но с богемой уже общались. Перепив водки, передавали богатый жизненный опыт: «Понял я, что в милиции делала моя с первого взгляда любовь…» И сиротские слезы текли по мужественным щекам — сначала рассказчиков, а потом — слушателей Высоцкого. Автор вроде как иронизировал. Но — не без симпатии. Какой истерический характер носило поклонение ему! Теперь его знакомые пишут такие вещи: «С полной ответственностью за свои слова утверждаю, что Володя мог общаться с какими-то потусторонними силами, о которых знал только он» [55]. И вот жутковатые слова самого Высоцкого. Они — все о том же: