Евгения Иванова - Ад-184 [Советские военнопленные, бывшие узники вяземских «дулагов», вспоминают]

Как теперь стало известно, папа не „без вести пропавший“, а раненый военнопленный, умерший 29 августа 1942 г. в лазарете № 3 „Дулага-184“ в г. Вязьма Смоленской области.

Это уточнение случилось благодаря труду неравнодушных настоящих советских людей, нашедших списки этих якобы „без вести пропавших“, изыскавших возможность опубликовать их, а также всех тех, кто так или иначе причастен к составлению этих списков в очень непростых трагических условиях лагеря. Пленные медицинские работники не только, как могли, помогали страдальцам, но сделали просто невозможное, рассказав о живых людях, прошедших плен, сохранив память о прошедших днях их жизни и позволив нам, живым, узнать об этом и помянуть любимых, помолиться о них, наконец, поставить свечу в храме. Они не пропали, они ушли в никуда в ужасных мучениях и страданиях, с думами о своих самых близких.

Призван в ряды РККА Свердловским Райвоенкоматом г. Горького 8 марта 1942 г. и зачислен на службу в 360 ЗПС.

Извещение: „ст. сержант Антропов Николай Ефремович 1905 г. рождения, уроженец г. Москвы, пропал без вести 6 июля 1942 г. Первомайский РВК г. Москвы 3-я часть 14.12.1942. № 3/1412“. (Основание извещения — МГВК № УЧ от 15.10.1942); МГВК финансовое отделение от 1.12.1942 № АГ 4281 с 1.08.1942 — пенсия дочери 180 рублей из штатного оклада 600 рублей (дело № АГ 4281).

Я, уже, будучи взрослой, после сопоставления и анализа появляющихся документов и дат всегда считала, что папа пропал (?) (погиб) под Ржевом (там же, кстати, погиб папин младший брат Борис Ефремович Антропов в августе 1942 г. и похоронен в с. Рамино Ржевского района; а также в феврале 1942 г. „пропал без вести“ старший из братьев — Антропов Павел Ефремович).

Я была недалека от истины. О военных действиях начала 1942 г. вообще очень мало данных. Крупная неудача советских войск под Харьковом (май 1942 г.) оказала крайне неблагоприятное влияние на весь ход летней кампании 1942 г. В литературе есть упоминание о Ржевско-Сычевской операции, о боях под Воронежем и Калачом, в междуречье Дона и Волги на подступах к Сталинграду. Летом и осенью 1942 г. войска Западного фронта вели напряженные боевые действия на ржевском направлении, пытаясь предотвратить переброску армий „Центр“ к Сталинграду. Именно 28 июля вышел приказ Ставки и Верховного главнокомандующего „Ни шагу назад“. Харьков, Севастополь, Воронеж и т. д. были дальше от Вязьмы, чем Ржев и Сычевка, значит, скорее всего, папа попал в число огромного количества пленных (а только в июле 1942 г. их было 47 000) в районе Западного фронта на участке Ржев — Сычевка — Вязьма. Я еще надеюсь, что получу уточнение своего предположения.

Вязьма, начало лета 1942 г. Советские военнопленные „Дулага-184“, попавшие в плен в районе Ржева. Фотография из личного архива И. Д. Музыченко, г. Вязьма.

Как я теперь полагаю, после призыва 6 марта 1942 г. папа 2 месяца (?) учился на курсах сержантов (а к этому времени командного состава крайне не хватало — всех перебили) до середины — конца мая и был отправлен в действующую армию в самый неблагоприятный период войны и, даже не повоевав по-настоящему с гадами, при общей неразберихе и хаосе в войсках попал в плен (раненый? больной?) и умер в плену в конце августа, пережив все ужасы фашистского плена. Благодарю Бога нашего Иисуса Христа и нашу заступницу Богородицу (а 28 августа — праздник Успения Пресвятой Богородицы), что сократили папины страдания и позволили умереть в лазарете пересылочного лагеря на своей родной земле (правда, она до сих пор не стала „пухом“). Это для меня является, правда, слабым, но утешением в конце моей жизни. Мамочка до этого „утешения“ не дожила.

Теперь мои воспоминания о папе довоенном.

Моя мама родилась в 1912 г. в г. Солнечногорск. Семья Дмитриевых жила в деревне Пешки в 9 км от Солнечногорска на 56 км Ленинградского шоссе. Именно здесь и состоялось знакомство моих родителей. По рассказам мамы и моим детским воспоминаниям, папа был очень неплох собой, высокий стройный шатен с серыми добрыми внимательными глазами. Приезжал в Пешки верхом на лошади (другого транспорта тогда не было), естественно, в военной форме, при оружии, не влюбиться в него было просто невозможно. Это был уже достаточно зрелый, разбирающийся в жизни мужчина. В деревне к нему относились очень доброжелательно, я бы даже сказала, трепетно. Веселый, компанейский, всем рад помочь, грамотный, достаточно образованный, с каждым мог поговорить на интересующую собеседника тему, что-то объяснить, подсказать, дать совет в непростой обстановке тридцатых годов. Папа все это умел. Хорошие отношения складывались с родителями и старшими членами маминой семьи. Мамин старший брат был ровесник папы и уже жил и работал в Москве; деревенская семья маминой старшей замужней сестры обожала папу: я помню, когда папа уже со мной приходил в их дом, он был самым дорогим гостем, на стол выкладывалось все, что было в доме. Когда я, еще маленькая девочка, гостя у своей бабушки летом, ходила в их дом за молоком, мне обязательно полагался гостинец: или большое гусиное яйцо, или ржаная лепешка с картошкой, или белая с медом. Мне разрешалось поиграть с их собачкой, хотя устои в доме были строгие.

Хорошее отношение к папе в Пешках распространялось на меня по всей моей жизни, пока были живы люди, знавшие папу. Я постоянно бывала в Пешках до смерти маминой старшей сестры в 1998 г., и старые люди, встречая меня, спрашивали маму или тетю, так уважительно: „Это Ефремовича дочка?“.

Не знаю, долго ли продолжались встречи родителей, но 21 мая 1931 г. в Пешковском сельсовете был зарегистрирован брак Антропова Николая Ефремовича и Дмитриевой Клавдии Петровны.

В это время еще была жива папина мама — Александра Степановна Антропова (Телешова), отца не было в живых. Семья Антроповых жила в Торжке. Это два брата (старший уже был женат) и замужняя сестра. Папа привозил бабушку Александру в Москву на лечение и познакомил ее со своей будущей женой. Бабушка не одобрила папин выбор из-за молодости невесты: какая, мол, она жена, она же еще девочка. Вскоре бабушка умерла, и я ее знаю только по фотографиям.

После регистрации брака родители уехали в Москву (свадеб тогда не устраивали, тем более пышных). Как рассказывала мама, ей собрали корзинку с немногочисленными вещичками и отправили во взрослую замужнюю жизнь.

К этому времени папа получил комнату в новостройке 1-й Пятилетки в доме для военнослужащих. В 1931 г. был построен только один дом, восьмиподъездный пятиэтажный из красного кирпича, где папа занимал в трехкомнатной квартире комнату 18,5 м 2. Это был дом со всеми возможными тогда удобствами: с ванной, туалетом, центральным отоплением и т. д., не было только газа. К 1933 г. был выстроен, как бы сейчас сказали, целый микрорайон из 10 корпусов и с огромной школой. Наш адрес стал Госпитальный вал, дом 5, корпус 7, квартира 210 (вместо дом 5, кв. 36). Здесь мы с мамой прожили до 1973 г. без папы; в 1968 г. к нам поселился мой муж, и пять лет мы втроем жили в этой комнате, полученной папулей в 1930–1931 гг.