Евгения Иванова - Ад-184 [Советские военнопленные, бывшие узники вяземских «дулагов», вспоминают]

Так началась совместная жизнь моих родителей. Еще до моего рождения мама выезжала с папой в летние военные лагеря, где папа служил, ведая снабжением красноармейцев и отвечая за хозяйство вверенного ему войскового подразделения. Окружающие люди и красноармейцы называли папу уважительно „командиром“. К маме относились как к жене командира, к большому ее смущению (а ей-то всего 19 лет).

Я родилась в сентябре в роддоме у Покровского (Электрозаводского) моста на Яузе, теперь это ул. Н. Гастелло. Роддом стоит до сих пор. Папа был на службе, а когда узнал о рождении дочки, по пожарной лестнице добрался до окна, чтоб увидеть своих дорогих Кланечку и Алечку.

Жизнь шла своим чередом. Теперь уже мои собственные детские воспоминания о папе.

Как это ни покажется странным, мои первые детские, запомнившиеся мне события происходили тоже „на службе“ вместе с папой в летних военных лагерях (летом 1935 г. мне было около 3 лет, в 1936 г. — 3,5 года). Это было в Нахабино или Алабино. Я помню себя прогуливающейся по мосту, окружающему армейские склады (папино хозяйство), где я, позарившись на „красоту“, наелась красного горького перца и страшно потом орала. Красноармейцы обожали меня, думаю, дочке плохого командира не стали бы делать качели, доставать для нее собачку, играть с ней в свободное от службы время. Мои зимние московские воспоминания связаны чаще всего с праздниками, особенно новогодними, и когда приезжал папин „лучший друг“ (так было написано на обороте фотографии дяди Вани Хоменко, подаренной папе).

На Новый год папа устанавливал мне большую елку. Помню, что на ней было, кроме игрушек, много гостинцев: висели конфеты в красивых фантиках и мандарины, завернутые в серебряную бумажку, а главное — папа дарил мне „бомбу“. Это наподобие современного „киндер-сюрприза“ (все новое в плохом варианте — хорошо забытое старое). Это был шоколадный шар из настоящего шоколада диаметром 8-10 см, полый внутри и с деревянной игрушкой в этой полости (чашечка с блюдцем, самоварчик, чайничек или какая-нибудь зверушка). И пусть теперешние не говорят, что ничего не было в наше время, и едят каждый день „киндер-сюрпризовое“ подобие шоколада и играют с пластмассовой игрушкой в виде Гарри Поттера.

В доме у нас всегда царила добрая обстановка, дом был открыт для родных и друзей. Частыми гостями были мамины родители (дедушка Петр умер в 1936 г., бабушка Дарья — в войну). Папа был очень внимательным к ним. Бабушка перед войной заболела бронхитом. Папа из Пешек привез ее в Москву и вызывал профессора на дом для консультации и назначения лечения. Мама часто болела и лечилась в военном госпитале, впоследствии ей сделали операцию, и болезнь отступила. Часто бывал мамин старший брат дядя Миша, самая молодая мамина сестренка Лизочка; папин младший брат дядя Боря был мамин ровесник, и они дружески относились друг к другу; приезжал папин двоюродный брат (он учился на летчика) — Телешов Николай, папина сестра Анна Ефремовна с мужем гостили у нас постоянно, и даже их первая дочка, моя тезка, родилась в Москве; также из-за сложных родов, т. е. у нас в Москве, рожала мамина сестра своего сына. Папа был всем рад и никогда-никогда не отказывался помогать близким в любом деле, причем делал это с удовольствием, ничего не ожидая и, уж конечно, не требуя взамен.

Папа был политически грамотным человеком, у нас в доме была литература политических деятелей того времени, в том числе работы Ленина, Сталина и т. д., отдельные сочинения классиков марксизма. Я училась „читать“, в частности, и по этим книгам. Знала всех вождей по именам и называла их на картинках; папа учил меня петь революционные песни — „Каховку“, „Орленка“ и его любимую: „Полюшко-поле, полюшко, широко поле, едут по полю герои — это Красной армии герои“ (эту песню впоследствии замечательно исполнял американский певец Поль Робсон).

На день Великой Октябрьской революции папа обязательно водил меня смотреть иллюминацию, обычно к электрозаводу (м. „Электрозаводская“). По теперешним временам, когда каждый день иллюминация — да какая! — ночь превращена в день, а тогда это было всего несколько лампочек на башенке здания завода. Это было лишь дважды в году, а воспринималось мною, да и всеми, как праздник души и единения со всеми, кто радовался вместе с нами.

В 1935 г. построили первую, Сокольническую, линию метро, и мы с папой ездили на станцию „Красные ворота“ („Лермонтовская“) кататься на лесенке-чудесенке (там был самый длинный эскалатор по тем временам).

На майские праздники папа брал меня с собой на демонстрацию. Помню, когда папа был „на гражданке“, мы ходили на демонстрацию от его работы. Это предприятие было на Ткацкой улице (м. „Сталинская“). Станцию построили в войну, а после переименовали в „Семеновскую“. Это предприятие после войны входило в систему ВПК, и там работал мой муж — Макаров Павел Дмитриевич.

Папа привил мне любовь к политическим наукам, но это неосознанное, детское восприятие сделало свое дело.

Я с 6-го класса и до достижения 30 лет постоянно на май и октябрь ходила на демонстрации и не представляла себе жизнь без этих праздничных, таких замечательных и запоминающихся мероприятий. Это тоже заслуга папули. Он был бы рад видеть меня такой, какая я есть. Я имею два высших образования — техническое и политическое. Правда, в этом огромная заслуга моей драгоценной мамули, добрых людей советской власти, но папин первоначальный вклад несомненен.

В праздники и в дни, когда у нас гостили и приезжали родные и друзья, было всегда весело. Папа играл на балалайке, в доме пели, танцевали, особенно мы бывали рады приезду дяди Вани Хоменко. Он был очень красивый, даже я могла это отметить. Он был военнослужащим (может, учился с папой на „Выстреле“, и там познакомились?) и служил в то время в Узбекистане, у нас в доме он назывался „дядя Ваня из Ташкента“. Он приезжал к нам, обвешанный гостинцами и подарками. Это были решето с виноградом, тюбетейки и хромовые сапожки для мамы и меня. Даже однажды дядя Ваня привез маме настоящие бурки. В доме царили веселье и смех, обстановка сердечной дружбы и взаимопонимания. Дядю Ваню я видела после войны году в 1948-1949-м, летом, он гостил у нас и все сокрушался, что о Коле так ничего и не известно. Меня одарил подарками, и очень кстати при нашей с мамой удручающей бедности.

Часто заходил к нам Жоржик (не помню фамилии), он был моложе папы и дяди Вани, но дружил с ними, он учился в Академии; мне он запомнился тем, что, когда в танцах ему не хватало „дамы“ (а это были мама или Лизочка), он танцевал со стулом.

Большим другом папы был наш сосед по квартире Николай Иванович Мокрицын, он был летчиком и погиб в первые месяцы войны, став Героем Советского Союза.