Фернан Бродель - Время мира

В другой Америке соприкасаешься с совсем иными реалиями, с совсем другой историей. Не то чтобы отсутствовали аналогии, но в конечном счете то, что происходило на Севере, не воспроизводилось на Юге один к одному. Европа Северная и Европа Южная воссоздали за Атлантикой свои противоречия. Сверх того наблюдался и значительный разрыв: так, английские колонии освободились в 1783 г., иберийские же колонии — не ранее 1822–1824 гг.; да к тому же освобождение Юга было, как выяснилось, фикцией, поскольку на место прежнего господства стала английская опека, которой суждено было продлиться в общем до 1940 г., а затем ей на смену придут США. Короче говоря, на Севере наблюдались живость, сила, независимость, рост личности; на Юге — инерция, разные виды порабощения, тяжелая рука метрополий, серия ограничений, изначально присущих положению любой «периферии».

Это расхождение было, вполне очевидно, детищем различных структур, прошлого и различных наследий. Ситуация ясна, но мы бы плохо ее объяснили, если бы стали исходить из удобного деления, присущего учебникам недавнего прошлого: на колонии поселенческие, с одной стороны, и колонии эксплуатируемые — с другой. Как могли бы существовать поселенческие колонии, которые бы не были одновременно и колониями эксплуатируемыми, или эксплуатируемые колонии, не бывшие в то же самое время колониями поселенческими? Вместо понятия эксплуатация примем лучше понятие маргинализация— маргинализация в рамках мира-экономики, осужденность на то, чтобы служить другим, позволять диктовать себе свои задачи властному международному разделению труда. Это именно та роль, какая выпала иберо-американскому пространству (в противоположность пространству североамериканскому), и притом как до независимости политической, так и после ее достижения.

Итак, Испанская Америка освободилась поздно, с неслыханной замедленностью. Освобождение началось в Буэнос-Айресе в 1810 г., а так как зависимость от Испании сводилась на нет только зависимостью от английского капитала, схождение ее на нет выявится лишь в 1824–1825 гг. 105 105 Обычно признаваемая дата— победа Сукре при Аякучо 9 декабря 1824 г. Я предпочитаю 1825 г. (см. ниже, с. 435), т. е. первую вспышку энтузиазма на лондонском рынке по поводу инвестиций в Испанской Америке. , которые были отмечены началом массовых инвестиций лондонского рынка.

Что до Бразилии, то она сделалась независимой без излишне энергичного сопротивления: 7 сентября 1822 г. Педру I провозгласил в Ипиранге, неподалеку от Сан-Паулу, независимость от Португалии, а в декабре того же года принял титул императора Бразилии. Такое отделение — в Лисабоне царствовал Жуан VI, отец нового императора, — было, если его рассматривать со всеми извивами, делом весьма сложным, зависимым от европейской и американской политики 106 106 Mac Carthy Moreira E. D. Espanha e Brazil: problemas de relacionamento (1822–1834). — «Estudos ibero-americanos», Julho 1977, p. 7—93. . Но здесь мы можем увидеть только спокойные результаты.

Зато для Испанской Америки независимость была длительной драмой. Но она нас здесь интересует меньше, чем способ, каким подготавливался разрыв, более важный по своим международным последствиям, нежели разрыв Бразилии с ее метрополией. Испанская Америка, насильно и с самого начала, всегда будет решающим элементом мировой истории, тогда как Бразилия, с того момента, как в XIX в. она перестала быть крупным производителем золота, значила для Европы намного меньше.

Испания даже поначалу не в состоянии была в одиночку эксплуатировать «колоссальный» 107 107 Van Klaveren J. Europäische Wirtschaftsgeschichte Spaniens…, 1960, S. 177. рынок Нового Света. Даже мобилизовав все свои силы, своих людей, вина и масло Андалусии, сукна своих промышленных городов, ей — державе еще архаической — не удалось его уравновесить. Впрочем, в XVIII в., который все расширял, для этого не хватило бы в одиночку никакой европейской «нации». «Потребление в Вест-Индии предметов, — утверждал в 1700 г. Ле Поттье де ла Этруа, — кои она должна была непременно получать из Европы, будучи весьма значительным, [намного] превышает наше [Франции] могущество, какое бы число мануфактур мы ни смогли у себя учредить» 108 108 Le Pottier de La Hestroy. Doc. cit., f° 34. . В результате Испании пришлось прибегнуть к помощи Европы, тем более что ее промышленность пришла в упадок еще до конца XVI в., и Европа поспешила ухватиться за эту возможность. Она участвовала в эксплуатации иберийских колоний еще больше, чем Испания, о которой Эрнст Людвиг Карл говорил в 1725 г., что она-де есть «всего лишь почти что перевалочный пункт для иноземцев» 109 109 Carl E. L. Traité de la richesse des princes et de leurs États et des moyens simples et naturels pour y parvenir. 1722–1723, II, p. 467. — точнее, скажем мы, посредница. Испанские законы против «перевозки» серебра, главного ресурса Америки, были, конечно, строгими, «и однако же, сей фрукт [испанскую монету] видишь по всей Европе» 110 110 А. Е., С. P. Angleterre, 120, f° 237. ,— заметил в ноябре 1676 г. английский король Карл II.

Вся Европа эксплуатировала Испанскую Америку

Число и национальная принадлежность кораблей, пришедших в Кадисский залив в 1784 г. (По данным: A.N., А. Е. В III, 349.)

Двадцатью годами ранее португальский иезуит о. Антониу Виейра воскликнул во время проповеди в Белене (Бразилия): «Испанцы добывают серебро из рудников, они его перевозят, а выгоду от сего имеют чужеземцы». И на что идет этот благородный металл? На облегчение участи бедняков никогда, «единственно на то, чтобы еще больше раздувались и обжирались те, кто этими народами распоряжается» 111 111 Цит. по: Hanke L. The Portuguese in Spanish America. — «Revista de historia de América», 1962, p. 27. .

Если категоричное испанское законодательство было столь бесплодным, то вполне очевидно, что происходило это из-за контрабанды: незаконный ввоз, коррупция, мошенничество, изворотливость, конечно же, не были характерными особенностями американской торговли и экономики, но они выросли до масштабов этой широкой картины: полем их деятельности был весь Атлантический океан плюс Южные моря. И сам Филипп II говорил об этих так называемых невинных кораблях, которые в 1583 г. вышли в плавание, «утверждая, будто везут вина на [Канарские] острова, а на самом деле отправились в Индии, и, как говорят, с доброй удачей» 112 112 British Museum, Add. 28370, f° 103–104, герцог Медина-Сидония — Матео Васкесу, Санлукар, 17 сентября 1583 г. . Случалось, что целый большой корабль в Севилье грузился «для Индий, притом что офицеры о сем даже не были осведомлены» 113 113 Ibid., f° 105. ! И вскоре на официально отправлявшиеся в Индии флоты нелегально и без затруднений грузили свои товары голландцы, французы, англичане, итальянцы разного происхождения, особенно генуэзцы. В 1704 г. «[севильское] Консуладо признавалось, что испанцы имели отношение лишь к одной шестой части груза флотов и галионов» 114 114 A. N., Marine, В 7 , 232, f° 325. Цит. по: Dahlgren E.W. Relations commerciales et maritimes entre la France et les côtes de Vocéan Pacifique. 1909, p. 37. , тогда как в принципе участвовать в этом разрешено было им одним 115 115 Историки говорили даже для конца XVII в. о доле всего лишь в 4 %. В это поверить трудно. См.: Garcia-Baquero Gonzales A. Op. cit., I, p. 82. .