Николай Карпан - Чернобыль. Месть мирного атома

13. Поручить тов. Берия принять меры к организации закордонной разведывательной работы по получению более полной технической и экономической информации об урановой промышленности и атомных бомбах, возложив на него руководство всей разведывательной работой в этой области, проводимой органами разведки (НКГБ, РУКА и др.).

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ГОСУДАРСТВЕННОГО

КОМИТЕТА ОБОРОНЫ И. СТАЛИН

Послано т. Берия, Молотову, Вознесенскому, Маленкову, Микояну - все: Борисову - 8,10; Звереву, Голеву - 9;

Мешику, Абакумову, Антропову, Касаткину - 10;

Первухину - 1,10; Меркулову, Кузнецову (РУКА)- 13;

Чадаеву - 4,9,10,11.

В состав Специального комитета входили Технический совет, организованный 27 августа 1945 г., и Инженерно-технический совет, организованный 10 декабря 1945 г.

Руководство атомной программой и её координацию осуществляло новое межведомственное образование - Первое главное управление (ЛГУ) Совета Министров СССР, которое было организовано 29 августа 1945 года и которым поставили руководить Ванникова.

Борис Львович Ванников, нарком вооружений, перед самой войной был арестован. Следователь склонял его к признанию, что он должен был занять пост министра обороны в будущем оккупационном правительстве.

Ванников соглашался и подписывал все бумаги. В ожидании приговора и казни прошло несколько месяцев.

Тем временем крупные поражения в начале войны заставили Сталина пересмотреть некоторые принципы своей кадровой политики, и он вспомнил о Ванникове.

Место наркома вооружений было уже занято Устиновым, поэтому Сталин предложил Ванникову место наркома боеприпасов. Тот согласился при условии, что ему выдадут расписку - гарантию от будущих арестов и пыток. И Сталин написал: «Я, И.В. Сталин, знаю товарища Ванникова как стойкого большевика, который ни в чем плохом заподозрен не может быть». Из всех встреч со Сталиным Ванникову запомнились именно эта и еще одна - в августе 1945 года.

Тогда его тоже вызвали в кабинет, но, правда, не из кутузки [20]:

«Это был для меня поистине урожайный назначениями день, - вспоминал потом Ванников, - сразу три должности в добавку к основной. Итак, в продолжение пары часов я к должности наркома боеприпасов получил звание заместителя председателя Спецкомитета по атомной энергии, председателя Ученого Совета по атомной энергии, и нечто вроде звания наркома по атомной энергии...».

ПТУ будет руководить программой бомбы с 1945 г. до 1953 г. По постановлению Совета Министров 9 апреля 1946 г. ПГУ получило права, сравнимые с правами Министерства обороны по получению материалов и координации межведомственной деятельности. Были назначены семь заместителей Ванникова, в том числе Завенягин, П.Я. Антропов, Е.П. Славский, H.A. Борисов, B.C. Емельянов и А.Н. Комаровский. В конце

1947 года Первухин был назначен Первым заместителем руководителя ПГУ, а в 1949 году на эту должность назначили Славского.

В апреле 1946 года Инженерно-технический совет Спецкома был преобразован в Научно-технический совет (НТС) Первого главного управления. НТС сыграл важную роль в обеспечении научной экспертизы; в 40-х годах им руководили Ванников (1946 г.), Первухин (1947-49 гг.) и, с 1949 года, Курчатов. На уровне Политбюро окончательный контроль за ядерной программой оставался за Берией, а ПГУ отчитывалось непосредственно перед Политбюро [34]. Главным помощником Берии в надзоре за программой был его заместитель - генерал-полковник НКВД Авраамий Завенягин, который одновременно служил заместителем и у Берии, и у Ванникова. По образованию Завенягин был металлургом, и его роль в советской программе была в чём-то аналогична роли генерала Лесли Гровса в американском проекте "Манхеттен". Сахаров называет его "жёстким, решительным, чрезвычайно инициативным начальником... человеком большого ума и вполне сталинистских убеждений" [37].

Завенягин шефствовал в ПГУ над строительством, курировал разработку и добычу урановых руд, а также их переработку. В НКВД он, как замнаркома, ведал строительством.

Итак, 20 августа 1945 года состоялось постановление правительства об организации атомной промышленности и ее руководящих органов. Но до создания первой бомбы было еще очень далеко. Не хватало сырья, не было промышленной базы и индустриальных технологий для её изготовления и испытания. Как рассказывал на втором международном симпозиуме ИСАП-99 (г. Лаксенбург, Австрия) Л. Рябев: «Сталин очень плотно следил за всем, и на многих документах (атомного проекта) есть его пометки. Стиль был крайне жесткий. Энтузиазм работал рука об руку со страхом. Славский сказал как-то Рябеву, что за время ожидания в приемной у Берии все, что ниже пояса, становилось мокрым. Но дело двигалось гигантскими темпами: в 1946 году на урановых рудниках у нас работало 4,2 тыс. человек, а в 1950-м - 224 тысячи».

Берия всегда считал, что лишь НКВД в состоянии «вытянуть» атомную проблему. О работе Берии рассказывает академик Харитон [20, стр. 146]: «Берия, надо сказать, действовал с размахом, энергично, напористо. Часто выезжал на объекты, разбирался на месте, и все задуманное обязательно доводилось до конца.

Никогда не стеснявшийся нахамить и оскорбить человека, Берия был с нами терпим и, трудно даже сказать, крайне вежлив. Если интересы дела требовали пойти на конфликт с какими-либо идеологическими моментами, он не задумываясь шел на такой конфликт. Если бы нашим куратором был Молотов, таких бы впечатляющих успехов, конечно, не было бы».

С ним согласен и профессор Головин: «Берия был прекрасным организатором - энергичным и въедливым. Если он, например, брал на ночь бумаги, то к утру документы возвращались с резонными замечаниями и дельными предложениями. Он хорошо разбирался в людях, все проверял лично, и скрыть от него промахи было невозможно...».

Вот как характеризовал Берию Павел Судоплатов, тогда глава спецотдела "С" НКВД-МВД СССР [38]: "Я узнал что Берия, как заместитель председателя Государственного комитета обороны в годы войны, отвечал не только за деятельность спецслужб, но и за производство вооружения и боеприпасов, работу топливно-энергетического комплекса <... > Участие в заседаниях под председательством Берии открыло новый, неизвестный мне мир. Я знал, что разведка имела важное значение во внешней политике, обеспечении безопасности страны, но не меньшее значение имело восстановление народного хозяйства и создание атомной бомбы. До сих пор я вспоминаю наших талантливых организаторов промышленности и директоров заводов <...> Выработка этих решений оказалась гораздо интереснее, чем руководство агентурной сетью в мирное время. Хозяйственная деятельность позволяла людям проявлять таланты и способности в решении таких проблем, как преодоление нехватки ресурсов, срывы поставок оборудования и материалов. Организовать слаженную работу многих отраслей промышленности для реализации атомной программы было делом не менее сложным, чем успешное проведение разведывательно-диверсионных операций в годы войны.