Марина Могильнер - Новая имперская история Северной Евразии. Часть I

Совсем иначе повлияла война c Ордой 1472 г. на изменение политического воображения в Великом княжестве Московском: радикальные перемены последовали незамедлительно. Впервые в текстах летописей и церковных деятелей появляются уничижительные характеристики «царей» — ордынских ханов. Предыдущего хана Большой Орды Кичи Мухаммеда начинает называть «безбожным», нынешнего хана Ахмата — «злочестивым». В древние летописи делаются вставки, в которых даже хан Бату получает эпитеты «безбожный» и «окаянный» — прежде ничего подобного не допускалось даже в самых антиордынских произведениях. Верховный правитель был вне критики, поскольку олицетворял основы миропорядка, социального и политического. В 1470-х гг. происходит десакрализация ордынской власти и фактически растождествление фигуры хана и «царя». В результате практической (политической) и символической эмансипации ВКМ от сюзеренитета Орды роль «царя» оказывается вакантной: падение Византии под ударами турок-османов в 1453 г. не позволяло вернуться к доордынским представлениям о византийских императорах как царях. Неудивительно, что после 1472 г. эту роль начинают примеривать на себя великие князья московские в качестве «государей всея Руси», претендуя одновременно и на владения ВКЛ, и на бывшее наследие ордынских «царей» (в том числе и за пределами северо-востока бывшей Рѹськой земли).

Женитьба в 1472 г. Ивана III на племяннице последнего византийского императора Софии Палеолог стала и следствием этой внутренней эволюции политического воображения, и мощнейшим стимулом к дальнейшей ориентации Ивана III на принятие роли царя. Сама идея замужества дочери морейского деспота — правителя провинции на территории Пелопоннеса в Греции Фомы Палеолога и брата императора — с овдовевшим московским великим князем была выдвинута Римским Папой Павлом II в 1469 г. После занятия турками Константинополя (1453) и Пелопоннеса (1460) семья Софии, перешедшая в католичество, жила в Риме на скромные субсидии от Ватикана. Сначала Софию пытались выдать замуж за кипрского короля, затем — за неаполитанского графа Караччиоло (Caracciolo), наконец, в попытке склонить московского правителя к признанию унии между православием и католичеством, родовитую, но небогатую невесту предложили Ивану III.

С одной стороны, характерно, что Иван согласился на династический брак, не суливший никаких практических дипломатических выгод, — исключительно ради символического значения этого поступка. Уж слишком очевидной казалась параллель женитьбы на племяннице Константина Палеолога с культивируемым в Москве мифом о Владимире Мономахе (сыне племянницы византийского императора Константина IX) как о прямом предке московских князей и общем правителе всех современных русских и руських земель. С другой стороны, София, вероятно, послужила причиной открытого разрыва московского правительства с ханом Ахматом и последовавшим переосмыслением статуса московского великого князя. По свидетельству прибывшего в Москву в ноябре 1472 г. в свите Софии Дмитрия Траханиота, выросшую в Риме аристократку шокировал дипломатический ритуал приема ордынских послов — формальность, сохранившаяся с XIII в., которая уже не раздражала даже фактически суверенных московских правителей. Австрийский дипломат и путешественник барон Сигизмунд фон Герберштейн со слов сына Дмитрия Траханиота записал рассказ о том, почему Иван III после 1472 г. перестал поддерживать даже видимость почтительного отношения к хану (что позволило бы сохранить статус-кво еще не на одно десятилетие):

Впрочем, как он ни был могуществен, а все же вынужден был повиноваться татарам. Когда прибывали татарские послы, он выходил к ним за город навстречу и стоя выслушивал их сидящих. Его гречанка-супруга так негодовала на это, что повторяла ежедневно, что вышла замуж за раба татар, а потому, чтобы оставить когда-нибудь этот рабский обычай, она уговорила мужа притворяться при прибытии татар больным.

Таким образом, окончательный разрыв с Большой Ордой был вызван в большей степени внутримосковскими факторами, прежде всего формированием нового образа великокняжеской власти как суверенной и даже «царской». Развернувшееся в результате противостояние с ВКЛ из-за Новгорода (в дальнейшем и собственно литовских территорий, включая Смоленск), а также символическое принятие политического наследия Византийской империи в результате брака Ивана III и Софии Палеолог привели к обострению отношений с Ордой, которого в Москве предпочли бы избежать. Ни в 1472 г., ни в 1480 г. не произошло решительных сражений (противники ограничились «стоянием» по берегам рек). После отказа от выплаты дани в середине 1470-х гг. Иван III отправил несколько примирительных посольств к хану Ахмату, в 1480 г. в Москве были сильны настроения пойти на уступки требованиям хана. В военном отношении ВКМ невозможно было победить и тем более подчинить, но прагматически гораздо дешевле было сохранять стабильность на обширных южных границах малой ценой периодических посольств с подарками и соблюдением древнего этикета почтительного принятия ордынских послов.

Действительно, после окончательного разгрома Большой Орды в 1502 г. стратегическая ситуация на границе со степью сильно осложнилась. Бывший союзник, крымский хан, стал непосредственным соседом и противником. В отличие от Большой Орды с Крымским ханством и Ногайской ордой у Москвы не было освященных традицией и ритуализированных дружественных отношений (пусть и оформленных в виде номинального вассального подчинения сюзерену). Военные столкновения и разорительные набеги с юга стали одной из главных проблем в XVI в., сохранив остроту и в XVII в., не уменьшившись, а многократно усилившись после ликвидации формальной зависимости от Большой Орды. Набеги крымчаков стали практически ежегодными после 1507 г., в 1521 г. они осадили Москву, в 1571 г. разграбили и сожгли город. Ничего подобного по интенсивности агрессии не наблюдалось со стороны Золотой Орды с начала XIV века — да и то главной движущей силой ордынских рейдов тогда были сами соперничавшие русские князья. Поддержание отношений с Большой Ордой было много выгоднее постоянного противостояния с ее многочисленными наследниками.

Дуализм прагматической политической практики и идеологически мотивированной политической риторики был характерен для правления Ивана III и его наследников в XVI в. Столь же типичными были и противоречия между альтернативными идеологическими источниками обоснования великокняжеской власти. Так, с одной стороны, Иван III взял курс на собирание наследия Владимира Мономаха как православного государя «всея Руси». Это привело к конфронтации с ВКЛ: сначала к заочной борьбе за Новгород, затем к необъявленной пограничной войне за буферные территории в верховьях Оки (1487−1494) и открытой войне (1500−1503, по итогам которой ВКЛ потеряло огромные территории на юго-востоке включая Чернигов) и бесконечной череде войн в XVI в. при сыне и внуке Ивана III. Однако одновременно Иван III развернул экспансию в отношении территорий, никогда не входивших в состав Рѹськой земли. С начала 1470-х гг. начинается подчинение Москве Великой Перми на северо-западе Урала — дальней колонии Новгорода, в которую новгородцы периодически отправлялись за сбором дани (фин. permaa — «окраинная земля»). Оттуда начинается проникновение за Урал, на Югру (в нижнем течении Оби), населенную хантами, манси и татарами. Эти земли никогда не входили в орбиту Рѹськой земли.