Марина Могильнер - Новая имперская история Северной Евразии. Часть I

Еще более значительным по последствиям было систематическое вмешательство в дела Казанского ханства, часть аристократии и претендентов на престол которого постоянно находились на московской службе. Еще в 1467 г. московские войска попытались поддержать претензии на Казанский трон Касима — хана вассального Касимовского царства. После серии военных конфликтов московские войска заняли Казань (1487), лидеры антимосковской партии были казнены, очередной выходец из ВКМ стал казанским ханом, а Иван III принял титул князя Болгарского. Волжская Булгария никогда не была частью Рѹськой земли, и потому фактическое подчинение созданного на ее территории Казанского ханства не могло оправдываться восстановлением наследия Владимира Мономаха. Ни при чем тут была и все более захватывающая воображение московской верхушки идея преемственности с «православным царством» — Византийской империей: Казанское ханство не было православным, и идея обращения в христианство его жителей никому и в голову не приходила в XV веке. Зато приняв титул князя Болгарского, Иван III присваивал себе часть политического наследия ханов Золотой Орды, которые являлись сюзеренами Булгарского эмирства. Московский великий князь не претендовал ни на территорию Казанского ханства, ни на выплату дани, однако политически по отношению к Казани он занял то же положение, что было у сарайских ханов относительно Булгара.

В результате идеал «царской» власти московского великого князя испытывал зачастую противоречивое влияние трех сценариев: наследия доордынской «Киевской Руси», Византийской империи и Золотой Орды. Кроме того, важную роль играли прагматические соображения политической тактики (будь то вопрос о престолонаследии и взаимоотношения с удельными княжествами или соседними государствами), которые также помогали сглаживать конфликты между различными идеологическими сценариями.

При Иване III различные сценарии царства использовались без оглядки на возможные противоречия, поскольку сама концепция власти великого князя как царской власти была новой и нуждалась в обосновании. В договоре с Ливонией (1481) Иван III и его сын и соправитель Иван Иванович называли себя «царями», в договоре Новгорода со Швецией (1482) Иван III упоминался как «русский кайзер», в договоре 1487 г. — как «великий король, кейзер всех русских, великий князь». В июне 1485 г. Иван III применил титул «великий князь всея Руси». Во время коронации (1498) своего внука Дмитрия (сына умершего Ивана Ивановича) великим князем и соправителем Иван III официально использовал в отношении себя титулы «царя» и «самодержца» (последнее — калька с византийского «автократора», означающего старшего из императоров-соправителей). Растущее могущество и претензии на высокий политический статус московского великого князя побудили императора Священной Римской империи Фридриха II предложить в 1489 г. Ивану III королевскую корону. В XIII веке такое предложение было бы пределом мечтаний правителей княжеств, возникших на рѹських землях (Литовского или Галицко-Волынского), реальное повышение их статуса, — но Иван III уже претендовал на гораздо более высокий статус царя («кесаря», т. е. императора или великого хана). Он довольно высокомерно отверг это предложение, заявив:

мы Божиею милостью государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей, а поставление имеем от Бога, как наши прародители, так и мы… а поставления, как прежде, ни от кого не хотели, так и теперь не хотим…

Типично для эпохи Ивана III, и в этих его словах содержатся существенные противоречия: «прародители» московского великого князя в доордынский период царем считали византийского императора, рѹськие великие князья воспринимали себя по рангу равными европейским королям. А позже в качестве вассалов Золотой Орды владимирские великие князья правили по ярылку, выданному ханом. Обоснование же власти ее божественным происхождением делало излишними ссылки на наследственные права и закон, основанный на традиции, тем более что Иван III эти традиции последовательно нарушал. Сформулировав эклектичный идеал верховного правителя, с 1470-х Иван III сосредоточился на «собирании земель»: Московское княжество включает в себя сохранившие самостоятельность княжества прежней Владимиро-Суздальской земли (Ярославское, Ростовское). В 1480-х гг. Москва поглотила давнего соперника — Тверское княжество, подчинило Рязанское княжество. Одновременно происходила консолидация удельных княжеств внутри Московского. Многие князья, потерявшие власть, переходили в состав служилой знати. В результате походов 1471 и 1477−1478 гг. Новгород утратил независимость, вечевой колокол и архив были увезены в Москву. Фактически полностью подчинен был Псков. В серии войн были отобраны обширные территории у ВКЛ, предприняты неудачные попытки вернуть территории на Карельском перешейке, уступленные Новгородом еще в 1323 г. шведскому королю.

Действуя сразу во всех направлениях, Иван III пытался, опираясь на военную силу, претворить на практике расплывчатый идеал «царя», навязывая свою волю там, где это позволяли обстоятельства. Успеху Ивана III способствовал не только его бесспорный политический дар, но и то, что ему удалось нащупать политическую программу, которая вызывала поддержку подданных и подкупала колеблющихся в соседних княжествах. В последней четверти XV в. остальные региональные державы переживали не лучшие времена: Большая Орда была скована противостоянием с соседними ханствами, ВКЛ испытывало некоторое раздвоение между получавшими все большее распространение социальными и политическими институтами Польского королевства и традициями рѹських (теперь уже руських) земель. «Руська мова», развившаяся на базе диалектов местных рѹських земель, оставалась языком официального делопроизводства ВКЛ до XVII в. (его также называют «старобеларуским»), большинство населения исповедовало православие. В 1458 г. была учреждена Киевская православная митрополия с центром в Вильне, с 1470 г. находившаяся в подчинении вселенского патриарха Константинополя. В то же время становящееся ведущей политической силой шляхетство (дворянство) являлось польским культурным феноменом и католическая церковь пользовалась повышенным престижем и властью. Дуализм между политической «польскостью» и местным «литовским» патриотизмом затруднял противодействие активному экспансионизму Москвы, проводившемуся под лозунгами возвращение рѹського («древнерусского») наследия и защиты православия.

Вообще лишь неразвитость литературно-публицистической сферы в ВКМ по сравнению с ВКЛ или Польшей, ритуализированность языкового аппарата и отсутствие навыков размышлений на социально-политические темы помешало Москве в полной мере воспользоваться революционным открытием, сделанным в эпоху Ивана III: политические границы, совпадающие с культурной (религиозно-языковой) общностью и исторической территорией, создают особый тип общества. В XIX веке именно так определяли «народ» как субъект исторического процесса, и это понимание послужило основой беспрецедентной по масштабам и интенсивности политической мобилизации: созданию национальных государств, привело к двум мировым войнам… Пожалуй, лишь Реконкиста на Пиренейском полуострове, завершившаяся в конце XV в., также проходившая под лозунгом возвращения исторических территорий, могла сравниться с стихийно и непоследовательно сформулированной в Москве программой «возвращения исторического наследия». Однако на Пиренеях отвоевывание земель у арабских правителей до заключительного этапа проводилось одновременно несколькими католическими монархиями; речь шла не столько о воссоединении некогда разделенного населения, а об изгнании «захватчиков» и фактически повторной колонизации полуострова. До 1492 г. королевство Испании формально считалось «монархией трех религий», так что мотив «католического населения» был приглушен. Ни Английское королевство, ни Французское, ни Священная Римская империя, ни итальянские княжества и республики не знали концепции единства религии, культуры и государственности в неких исторических границах. В условиях распада старых средневековых политических отношений, основанных на иерархиях вассального подчинения, и поиска новых форм политического единства идея возрождения Рѹськой земли под властью православного великого князя Москвы опережала свое время. Впрочем, последовательное развитие этой концепции крайне затруднило бы реализацию двух альтернативных сценариев власти: византийского наследия (претензии на «неисторические» территории) и наследия Золотой Орды, доставшегося ее бывшему улусу по праву завоевания (власть над «нерусским» и нехристианским населением). Но даже в своей зачаточной форме эта концепция способствовала деморализации и маргинализации ВКЛ как государства-наследника рѹських земель, что повлекло за собой грандиозное переосмысление ментальной карты региона Северной Евразии — от Дуная до Урала.