Марина Могильнер - Новая имперская история Северной Евразии. Часть I

Традиционализм в отношениях с Казанским ханством (ставка на вассальные отношения) контрастирует с последовательной жесткой «модернистской» централизацией власти, проводившейся Василием III. В начале 1510 г. была окончательно упразднена самостоятельность Пскова, вечевой колокол увезен из города, 300 семей местных нотаблей (бояр и купцов) были переселены во внутренние земли Московии, на их место прибыли московские жители. (Подобным образом его отец Иван III в 1478 г. при окончательной ликвидации самостоятельности Новгорода переселил тысячу семей знатных новгородцев, взамен прислал семьи московских служилых людей.) В 1517 г. Василий III вызвал в Москву князя Рязани и арестовал его, а княжество забрал под свою власть. Так же он поступил с удельным Стародубским княжеством на северо-востоке и с недавно отобранным у ВКЛ Новгород-Северским княжеством и их правителями. В очередной войне с ВКЛ был захвачен Смоленск, и вновь Василий III применил тактику насильственного переселения: жителей Смоленщины отправляли на восток, а на их место селили людей из пограничных земель ВКМ. (Вероятно, не вполне доверяя «исконной русскости» населения Смоленска, который стал литовским менее ста лет назад, Василий III прибегал к более практическим способам гомогенизации подданных.) Договор 1522 г. подтвердил передачу Смоленска Москве. Великий князь Московский активно вмешивался в дела православной церкви, своей волей смещал и назначал митрополитов, в результате церковь становилась лояльной опорой и проводником верховной власти. Одновременно совершенствовался и аппарат собственно государственного управления. Назначаемые великим князем еще во времена Ивана III чиновники среднего и младшего ранга — дьяки и подьячие — при Василии III получают постоянный штат, собственную канцелярию и начинают специализироваться по отдельным поручениям, формируя специализированные приказы.

На фоне этой целенаправленной деятельности по централизации власти кажется особенно примечательным, что Василий III, который последовательно усиливал свой суверенитет внутри ВКМ и расширял его на запад за счет Великого княжества Литовского, даже не ставил задачу распространить эту практику на отношения с Казанью. Между тем, признав себя вассалом крымского хана, а с 1524 г. — османского султана, Казанское ханство демонстративно разорвало вассальные отношения с ВКМ и заручилось покровительством наиболее грозного врага Москвы — Крымского ханства. Это означало, что в случае нового масштабного набега из Крыма (с юго-запада) Казань открывала боевые действия в тылу московских войск (с востока, как в 1521 г.), при этом вмешательство самой Москвы в казанскую политику грозило вызвать осложнения с Крымом. К 1530-м гг. прежняя политика косвенного суверенитета над Казанью полностью доказала свою несостоятельность. Казанское ханство с его традициями государственности, уходящими вглубь веков, в булгарский домонгольский период, и обширными политическими амбициями было слишком большим и самостоятельным: его не удалось превратить ни в подобие «внутреннего улуса» — Касимовского ханства, ни в верного вассала. Никаких других способов взаимодействия с инокультурными политическими образованиями Великое княжество Московское прежде не знало. С военной точки зрения завоевание Казани было возможно (что и происходило уже несколько раз), но что еще можно было сделать с завоеванным противником, было не ясно. В отличие от аннексированных территорий ВКЛ, практически безболезненно включавшихся в состав Московии, тут речь шла о мусульманском и языческом населении со своим духовенством и системами управления, которые не сочетались с сословно-конфессиональным социальным пространством ВКМ.

Перед московскими правителями было два примера того, как можно совместить институты централизованного государства и принцип божественной власти государя с реалиями инокультурного населения (подлинно законный монарх не может править «неверными»). Христианские правители Пиренейского полуострова применили в XV веке политику этноконфессиональных чисток, изгнав мусульман и иудеев, в результате чего возникло единое Испанское королевство — католическое и стремящееся к монокультурности на основе кастильского языка. Одновременно расширение Османской империи за счет покорения христианских стран Южной и Центральной Европы продемонстрировало другой подход: все население было распределено по конфессиональным общинам (миллетам), подчиненным собственным духовным лидерам, которые также пользовались правом собственной юрисдикции и сбора собственных налогов. Система обложения и повинностей в целом дискриминировала немусульманские миллеты, однако насильственного обращения в ислам или прямых репрессий не происходило. Правящий класс империи, включая высших чиновников, в значительной степени состоял из представителей немусульманских миллетов (греков, армян, иудеев). Послом Османской империи в Московии при Василии III был грек Скиндер. Система миллетов позволяла султану оставаться подлинным мусульманским халифом (который не мог быть правителем иноверцев) и в то же время удерживать государственный контроль над немусульманским населением. Собственно, именно эта сложносоставная конструкция власти и делала державу султана империей, а не просто обширной конфедерацией земель, подобно номинальным владениям германского императора: в единое политическое, экономическое и в значительной степени правовое и культурное пространство были объединены территории и группы населения, сохранявшие собственные религиозные, юридические и бытовые традиции и самоуправление. Еще в 1566 г. французский политик и философ Жан Боден риторически вопрошал:

Может быть, более справедливо называть империей Турецкий султанат [чем Священную Римскую империю]? Управление такой величайшей монархией должно осуществляться султаном. Он распространил свою власть на богатейшие земли Азии, Африки, Европы, и он управлял как отдаленными, так и внутренними владениями, а также несколькими островами. …Возможно, было бы правильнее к бывшим римским провинциям отнести владения султана Турции, который захватил Византию, землю древнего Вавилона, принадлежавшую персам, если судить по книге Даниила?

Видимо, не случайно, московское правительство резко изменило политику по отношению к Казанскому ханству лишь после того, как в 1547 г. наследник Василия III, его сын Иван IV, венчался на московский престол как царь — первым из московских правителей, претендующих на преемственность с Рѹськой землей. Титул царя примеривал на себя уже в конце XV в. Иван III, дед Ивана IV. Отец, Василий III, также имел царские амбиции и даже добился того, что в 1514 г. в одном из посланий император Священной Римской империи Максимилиан I назвал его «божиею милостью цесарем». Но все они венчались на престол «великими князьями», т. е. символический момент божественной санкции на власть фиксировал ее великокняжеский статус. Шестнадцатилетний Иван Васильевич стал первым московским царем, чин (распорядок церемонии) венчания был разработан митрополитом Макарием, поскольку готовых образцов не было и деталей венчания византийских императоров никто не знал. (В результате некоторых недоразумений и недопонимания, церемония венчания на царство русских царей обрела важные смысловые различия не только с западноевропейской, но и с собственно византийской традицией.)