Павел Подляшук - Товарищ Инесса [Документальная повесть]

«Создали здесь организацию социал-демократическую. Сейчас же эсеры последовали нашему примеру. Устраиваем рефераты, кружки, теперь хотим устраивать дискуссионные собрания с с.-p., хотя их силы здесь настолько слабы, что не знаю, насколько такие дискуссионные собрания будут продуктивны. Хотим также издавать листок с.-д. — это было бы самое лучшее для нашей публики, так как ведь теперь собрания приходится устраивать под сурдинку, благодаря реакции. Если у вас будет время, напишите что-нибудь для нашего листка и пришлите мне — наш листок будет носить самый популярный характер, это будет скорее почти вроде пропагандистских листов, так как нам хочется приспособить его к беспартийной публике, которой здесь очень, очень много. Ссыльных здесь около 300, и — боже мой, какая теперь разношерстная публика попадает в ссылку!» (фонд Музея революции СССР, № 33308/2).

С изданием листовок ничего, конечно, не получилось; трудно было рассчитывать на какую бы то ни было издательскую деятельность в условиях мезенского бытия, пускай самую малую. И все-таки заслуживает уважения тяга Инессы к печатной пропаганде (в данном случае — к пропаганде письменной!). Вера в силу правдивого печатного слова свойственна ей на самых различных этапах жизни и деятельности. Всегда, когда только представляется малейшая возможность, берется Инесса за создание газеты, журнала, листков.

Среди фотографий, сохранившихся у дочери, Инны Александровны, имеются два неказистых любительских снимка — две группы: Инесса и ее товарищи по мезенской ссылке. Один раз снимались на крыльце бревенчатого северного дома, другой — на лугу, примостившись вокруг какого-то поваленного суковатого дерева. Инесса — единственная женщина в группе. Ее окружают бородатые и безбородые друзья-товарищи в картузах и поярковых шляпах. А она с непокрытой головой, тугие косы лежат на плечах, платье темное, только маленький белый воротничок оттеняет лицо. Изменилась? Чего уж тут удивляться — тюрьма, ссылка не красят.

Инесса Федоровна была еще где-то на пути в ссылку — на этапе или в архангельской одиночке, когда в Пушкине разыгрались драматические события. О них она впервые узнала уже в Мезени, раскрыв московскую газету «Час». Хроникальная заметка, помещенная под рубрикой «Московская жизнь» в номере от 24 ноября 1907 года, сообщала:

«Вчера по Московско-Ярославской жел. дор. привезли под усиленным конвоем из Пушкина арестованных 19 молодых мужчин и 4 женщин, задержанных за агитаторство среди рабочих».

Сердце Инессы тревожно сжалось: что там произошло? Что кроется за глухими газетными строчками?

А произошло следующее: в день суда над социал-демократической фракцией II Государственной думы, 22 ноября 1907 года, в Пушкине была объявлена однодневная политическая забастовка. С утра побросали работу красильщики фабрики Армандов, поднятые участниками революционных кружков. От красильной фабрики двинулись к ткацкой, а потом все скопом с красными флагами и пением революционных песен направились на соседнюю фабрику Дюпюи. Казаки и стражники напали на демонстрантов: топтали лошадьми, избивали нагайками. Потом аресты — о них-то и узнала Инесса из газеты «Час».

Как она волновалась в своей далекой Мезени! Как остро чувствовала свою оторванность, как страстно желала — и не могла — помочь! А ведь среди пушкинских арестованных были все ее близкие: любимые ученики-рабочие, соратники-подпольщики, и молодые Арманды, и милый друг Саша, Александр Евгеньевич, — защитник бунтарей, потатчик возмутителей порядка…

Многие письма Инессы Федоровны полны тревоги за участь родных пушкинцев, содержат советы, проникнуты стремлением подбодрить.

Возьмем (из пачки, хранящейся в семейном архиве) лишь одно письмо. 1 февраля 1908 года Инесса спрашивает А. Н. Родда:

«Ну, как вы себя чувствуете? Как чувствует себя ваша мать? Она, верно, очень, очень взволновалась вашим арестом — ведь она так любит вас и без вас будет чувствовать себя так одиноко. Ну, надо думать, что вас скоро освободят, мы с нетерпением ждем известия об этом. Так хочется узнать, что вы снова на свободе».

Полны глубокого смысла последние строки письма:

«Новоприбывшие (в ссылку. — П. П .) иногда приносят свежие бодрящие известия, которые вполне дают нам понять, что под пеплом все еще горит, может быть даже все более разгорается огонь и что этот, правда неяркий, огонь все распространяется вширь. Сюда тянется бесконечная вереница крестьян — вот от них-то и получаешь утешительные известия. Итак, терпение и бодрость! После блестящей, интересной деятельности перейдем к мелкой, серенькой, кротовой работе — большой вопрос, какая из них окажется плодотворнее».

Обратите внимание на то, откуда были посланы и, главное, когда написаны эти пророческие строчки. Из суровой северной ссылки. Зимой 1908 года, в пору тяжкого безвременья. В годы реакции, когда слабые духом сжигали то, чему недавно поклонялись, отходили от революции, а подчас и предавали ее. Да, многих «укатали крутые горки». Но только не Инессу.

Она готова к борьбе, к любой работе на благо революции.

После разгрома пушкинского революционного гнезда Александру Евгеньевичу полиция «рекомендовала» выехать за границу. Он отправляется на север Франции, где будет изучать красильное дело в Высшей школе прикладных искусств.

За границу, в Швейцарию, едет и Владимир Евгеньевич, оставивший Мезень по болезни. У Володи туберкулез.

Инесса жаждет деятельности. Пробыв в ссылке лишь год, она начинает готовить побег.

Обстоятельства ее бегства из Мезени, к сожалению, остаются невыясненными. Известно лишь, что скрылась она в ноябре; месяц этот в условиях архангельского севера уже зимний, но ни затяжная осенняя распутица, ни первые снежные бураны не остановили и не испугали Инессу. Побег был удачным.

Опять Москва. Беглянка счастлива. В одном из писем она признается, что после северного безмолвия все, все радует ее: и шум большого города, и уличная толпа, и даже извозчичьи клячи…

У Инессы множество наметок: после недолгого отдыха надо восстанавливать старые связи, а потом… Но все планы нарушает тревожное известие из Швейцарии: Володе плохо.

Быстрые сборы, хлопоты, экстренный отъезд — и, не отдохнув еще, не отдышавшись после побега из Мезени, Инесса оказывается в эмиграции.

Пусть она сама расскажет о том, как это случилось, и о том, что ожидало ее в Швейцарии:

«Вы, может быть, знаете, что я теперь вот уже три — почти четыре месяца за границей — так писала И. Ф. Арманд своим друзьям, супругам Аскнази. — Мне пришлось уехать потому, что Владимиру внезапно стало хуже. Мне, к счастью, удалось очень быстро обставить свой отъезд. Уезжая, я, конечно, и не подозревала, что ему так худо, и думала, что предстоит лишь небольшая операция — вскрытие нарыва. Но ему внезапно, неожиданно даже для самих врачей, сделалось много хуже, и через две недели после моего приезда он умер» (фонд Музея революции СССР, № 33308/3).