Фернан Бродель - Игры обмена

Юный король Карл IX. Фото Н.Д. Роже-Виолле.

рослась больше, чем в прочих странах, не влекла за собой в силу самого своего существования ни коррупции, ни катастрофического ослабления государственной власти. Не то чтобы должность, передаваемая по наследству, отправлялась с мудростью отца семейства, внимательно следящего за тем, чтобы все сохранить. Но такой монарх, как Людовик XIV, продавая должности, изымал часть достояния буржуазии, то был своего рода эффективный налог; с другой же стороны, защищал низшие классы против возможного лихоимства. Должностных лиц достаточно крепко держали в руках. Однако после авторитарного правления Людовика XIV дела довольно быстро станут ухудшаться. Начиная с середины XVIII в. просвещенное общественное мнение восстанет против продажности должностей. Сама же продажа, быв определенное время выгодна монархическому режиму, перестала таковой быть 315 315 По данным доклада Мунье и Хартунга (Mousnier R., Hartung), продажность должностей во Франции стала нетерпимой только после войны за Австрийское наследство.— Congrès international des sciences historiques. P., 1950, цит. И. Валлерстайном (Wallerstein I. Op. cit., p. 137, note 3). . Тем не менее в 1746 г. в Голландии шли разговоры об установлении ради борьбы против городской олигархии и ее коррумпированности порядка вроде французского 316 316 Klaveren J., van. Op. cit., S. 305. .

Таким образом, монархия во Франции — и во всей современной Европе — означала все общество. Быть может, следовало бы сказать прежде всего «высшее общество». Но через него охватывалась и вся масса подданных.

Все общество, но также и вся, или почти вся, культура. С точки зрения государства, культура — это язык напоказ, язык, несущий, обязанный нести в себе определенный смысл. Коронация в Реймсе, исцеление золотушных, великолепнейшие дворцы 317 317 См. блистательную картину, нарисованную Режин Перну (Pernoud R. Op. cit., II, p. 8 sq.). — это были превосходные козыри, гарантии успеха. Показывать короля было другой формой демонстративной политики, неизменно выигрышной. На протяжении двух лет, с 1563 по 1565 г., Екатерина Медичи настойчиво представляла юного Карла IX его подданным по всему королевству 318 318 Champion P. Catherine de Mèdicis présente à Charles IX son royaume, 1564— 1566. 1937. . Чего могла бы желать Каталония в 1575 г.? 319 319 British Museum, Add. 28368, f° 24. Мадрид, 16 июня 1575 г. Да увидеть лицо своего короля (“ ver el rostro a su rey ”)\ Испанский нравоучительный сборник, восходящий к 1345 г., уже утверждал, что «король для народа — то же, что дождь для земли» 320 320 Pfandl L. Philipp II. Gemälde eines Lebens und einer Zeit. 1938; французский перевод 1942 г. (с. 117). . И пропаганда рано предложила свои услуги, пропаганда такая же древняя, как цивилизованный мир. Во Франции мы имели бы в этом плане чересчур богатый выбор. «Мы себя полагаем, — писал в 1619 г. один памфлетист, — мелкой мошкою перед сим королевским орлом. Пусть он бьет, пускай убивает, пусть рвет на куски и кусочки тех, кто противится его велениям! Даже ежели бы то были наши жены, наши дети, наши близкие родственники» 321 321 Variétés, II, p. 291. . Кто сказал бы, кто мог бы сказать лучше? И все же испытываешь радость, когда время от времени встречаешь диссонирующие нотки. «Разве Вы не слышите, любезный мой читатель, трубы, гобои и походную песню нашего великого монарха — тра-ра-ра, тра-ра-ра, тра-ра-ра? Да, вот он, сей несравненный, сей непобедимый, который отправляется короноваться» в Реймс, где жил и писал наш буржуа-купец Майефер 322 322 Les Mémoires de Jean Maillefer, p. 55. (3 июня 1654 г.). Следует ли видеть в нем типичного буржуа, хоть Эрнест Лабрус и описывал его как социального отщепенца? 323 323 Labrousse E. Le XVIII e siècle.— Histoire générale des civilisations. P. p. M. Crouzet, 1953, p. 348. Буржуа, который последовательно был лигистом, янсенистом 324 324 По данным Пьера Губера: Goubert P. Beauvais et le Beauvaisis, p. 338. , фрондером. Но до великого движения века Просвещения он чаще всего ворчал за закрытыми дверями.

Слишком многое следовало бы сказать об этом оперативном поле культуры и пропаганды. Так же точно, как и о форме, какую принимала просвещенная оппозиция: парламентской, враждебной королевскому абсолютизму или дворянским привилегиям, но не привилегиям капитала. Мы еще вернемся к этому. Мы также не станем обсуждать патриотизм и национализм. То были еще новички, почти что в первом цвете молодости. Они никоим образом не отсутствовали в XV–XVIII вв., тем более что войны благоприятствовали их росту, питали их огонь. Но в конце концов не будем забегать вперед. Не станем также записывать нацию в актив государству. Как всегда, действительность была неоднозначной: государство создавало нацию, придавало ей обрамление, существо. Но верно и обратное, и нация через тысячи каналов создавала государство, питая его своей живительной влагой и своими бурными страстями.

По ходу изложения мы также оставили в стороне целый ряд интересных проблем, но стоили ли они того, чтобы на них долго задерживаться? Так, не следовало ли мне всякий раз, как на первый план выступали драгоценные металлы, говорить о бюльонизме *FB *FB По имени Клода Бюльона (ум. 1640), суперинтенданта финансов, сотрудника Ришелье.— Прим. перев. , а не о меркантилизме? В то время как последний непременно заключал в себе первый, который, как бы это внешне ни выглядело, был смыслом его существования. Не следовало ли говорить о « фискализме » всякий раз, когда заходила речь о налоге? Но разве этот « фискализм » не сопровождал неизменно государство, никогда не исчезая? Государство, которое, как говорил Макс Вебер 325 325 Weber М. Op. cit., II, р. 698. , есть такое же предприятие, как фабрика, и в силу этого обязано непрестанно думать о своих денежных поступлениях, которые, как мы видели, никогда не бывали достаточными?

Наконец, и это главное, следовало ли оставлять в стороне, не давая на него определенного ответа, вопрос, задававшийся десятки раз: продвигало ли государство капитализм или нет, подталкивало ли оно его вперед? Даже делая оговорки по поводу зрелости современного государства, даже если, будучи полон современной картиной, от него дистанцируешься, приходится констатировать, что в XV–XVIII вв. государство касалось всех и вся, что оно было одной из новых сил в Европе. Но все ли оно объясняло, все ли оно подчиняло своему порядку? Нет, тысячу раз нет. К тому же разве не играла своей роли обратимость перспектив? Государство благоприятствовало капитализму, приходило ему на помощь — это бесспорно. Но перевернем это утверждение: государство не благоприятствовало подъему капитализма, который в свою очередь был способен его стеснять. И то и другое было справедливо, происходя последовательно или одновременно, так как реальность — это всегда сложности, поддающиеся и не поддающиеся предвидению. Благоприятствующее, не благоприятствующее, но современное государство было одной из тех реальностей, среди которых прокладывал себе дорогу капитализм, то стесняемый, то поощряемый, и довольно часто продвигавшийся по нейтральной почве. Да и как могло быть иначе? Если интересы государства и интересы национальной экономики в ее целостности часто совпадали, ибо процветание подданных государства обусловливало в принципе доходы предприятия-государства, то капитализм всегда находился в том секторе экономики, который обнаруживал тенденцию включиться в самые оживленные и самые доходные потоки международных дел. Таким образом, он играл, как мы это говорили, на куда более обширном поле, чем обычная рыночная экономика, и в более широкой области, чем область государства и его специфических забот.