Мирза Салимбек - Тарих-и Салими [Источник по истории Бухарского эмирата]

Исходя из всего этого, все товары, привозимые из России, были очень дороги. Например, один алчин 349 [458] 349. Алчин — искаженное произношение русского слова аршин местным населением. подкладочного ситца раньше стоил полтеньги бухарской, [ныне] стоит сорок тенег русскими [деньгами]. Нарядные [сорта] ситца подорожали точно также. [Цена] одного алчина их поднялась до ста русских тенег, которые равнялись пятнадцати рублям. Катушка ниток для швейной машины стоила рубль, [теперь] стоит сто рублей. Нимча 350 [459] 350. Нимча — равна около 0,5 кг. сахарного песку стоил две бухарских теньги, теперь стоит сто тенег бумажными деньгами. Все остальные товары, привозимые из России, точно также стоили [дорого]. Дороговизна переросла в голод. Три-четыре года тому назад ман пшеницы в богоспасаемых вилайатах стоил сорок-пятьдесят бухарских тенег, а ныне он стал стоить двенадцать тысяч тенег бумажными деньгами. На базарах пшеницы не стало; поэтому люди забыли мерить [пшеницу] манами, а стали торговать чайраками. Бедные люди были в отчаянии и мучились, ходили озабоченными. [Цена] чайрак / 190б / мяса [поднялась до] двухсот тенег, чарйак чистого сала [бараньего] — до двадцати пяти рублей, чарйак риса — до сорока рублей, чарйак лука — до пятнадцати рублей, мешок моркови — до двадцати пяти рублей, соломенная сечка в мешках, навьюченная на один верблюд — дошла до 60 рублей; сто снопов сена стоили 120 рублей. Люди и животный мир стонали [от голода] и их стон возносился к небу. Ни в какую эпоху и ни в какие времена подобной дороговизны и голода человек не видел и не слышал, чтобы одна лепешка стоила двадцать тенег. Нимча чая стал стоить двести пятьдесят тенег. Продуктов питания, /227/ одежды и предметов домашнего обихода не было. Один кусок фаранги или ходжентский халат [стоил] тысячу тенег, один халат из китабской алачи — тысячу пятьсот тенег, один каршинский халат с шелковой подкладкой — две тысячи тенег, один халат из простой алачи — шестьсот тенег, а эти названные [халаты] раньше ценились от десяти до восьмидесяти тенег. Никто не помнил, чтобы когда-либо дыня стоила сорок тенег... 351 [460] 351. На лл. 190б и 191а имеется стихотворение, где говорится о дороговизне и голоде, имевшем место в городах Туркестана и Бухарского эмирата в годы Первой мировой войны. / 191а / Словом, везде группами бродил пришлый народ, словно мотыльки вокруг свечи, и молился за шаха от чистого сердца. Прими молитву, о принимающий молитвы!

Короче говоря, в упомянутом году дороговизна переросла в голод. Многие жители вилайатов Карши и Хузар продавали своих детей, словно животных. Большая часть детей, женщин и мужчин из-за голода расходилась в разные стороны и скитались. Население Ура-типпа и Ферганы от притеснений и произвола большевиков лишилось крова и семьи. Их имущество и достояние [были] уничтожены. От голода и дороговизны чаша их терпения переполнилась. Они, продав своих детей, ценимых дороже жизни, покупали пуд пшеницы за четыреста рублей, пуд джугары и проса по триста рублей, и с тысячью мучений ходили еле живыми, добывая необходимый минимум пищи, [или же] разбегались в разные стороны [в поисках хлеба]. Многие из них прибыли в Бухару и скитались по всем улицам. / 191б / Его величество, опора всего мира, государь, ради пришельцев у ворот Углан и Кавала велели установить большие котлы, [в них] варили йарму 352 [461] 352. Йарма — суп из дробленного зерна или из крупы. и раздавали им. Они, получив пользу, в знак благодарности молились за долголетие царства падишаха и оставались довольными. Короче говоря, бедные люди проводили свою жизнь в полном несчастии, со слезами на глазах и с тысячью мучений... 353 [462] 353. Далее (лл. 191б-193а) Салимбек рассказывает об ученом Саййиде, посетившем Бухару в 1911 г. и якобы, известившем бухарцев о появлении в ближайшем будущем обновителей религии ислам. . /228/

/ 193б / В понедельник, 28 шавваля 1336 г. х., [05. 08. 1918] года лошади, ученейший из глубоко знающих ученых, горизонт факихов позднейшего времени, Ахунд Мулла Кавамаддин ходжа, преподаватель [медресе] со времен его величества благородного эмира Саййид Музаффар-хана, получивший впоследствии должность казия и возведенный в должность казия туманов [благородной] Бухары и таких крупных вилайатов, как Шахрисабз и Карши, а в благородной Бухаре — на должность раиса, в течение пяти лет бывший ахундом медресе Кукалдаш, покинул этот бренный мир в возрасте семидесяти лет и отправился в вечную обитель. В медресе Хиабан все улемы, военачальники и студенты читали заупокойную молитву по этому господину и похоронили [его тело] по соседству с его светлостью Имла, да помилует его [Аллах], в его [гробнице], читали ему там молитву и благословили. В этот же день прибыл Мирза Бахрам-бий, уехавший во время военного конфликта с большевиками за помощью с письмом [эмира] в Балхский вилайат к наместнику афганского правительства. Он жил в упомянутом вилайате пять месяцев и с разрешения эмира Афганистана, не добившись цели, прибыл вместе с двумя афганцами. Удостоившись чести целования руки его величества, они произнесли молитву [за него].

В том же году, в пятницу, 9 зулькаъда, прибежища власти / 194а / Ходжу Абдасаттар-бек бия, предводителя войск, назначили правителем Кулабского вилайата на место низложенного Данийал-бека токсабы. На место [Абдасаттар-бека дадхо] предводителем войск назначили прибежище власти Рахман-кул-бек бия дадхо, саркарда. Муллу Шариф-бия назначили правителем Нуратинского вилайата. Этот правитель обращался с подданными до того /229/ плохо, что он через три месяца был снят и ныне числится в ряду офицеров у высочайшего стремени... 354 [463] 354. Здесь (лл. 194-195б) повторяется почти то, что было сказано об афганских отрядах выше, на лл. 181б-183б. .

В настоящее время, в месяце сумбула, 1336 г. х., [IX. 1918 г.] года лошади, продолжаются войны за города Теджен и Каахка и большевики терпят поражение. Все же благородная Бухара находится между двух врагов, да хранит всевышний Аллах своими милостями и щедростью государя ислама и население благородной Бухары. Несмотря на все злонамерения большевиков и туркмен, афганцы превзошли их в посягательстве и насилии. Они покончили с плодами чарбагов. Наступили холода. [Тогда] они потребовали от высочайшего двора такие зимние одеяния, как шубы, суконные чекмени и ватные одежды, чалму, и начали посягать на городские дворы. Его величество, убежище халифского достоинство / 196а /, узнав о злодеяниях афганцев, противоречащих шариату, соизволил послать вазарат-панаха Низамаддин ходжа кошбеги за главным казием, раисом, предводителями войск и за мной, пишущим эти строки, и собрал их у вазарат-панаха Усман-бек бия, верховного парваначи. Туда же привели, послав за ними человека, и так называемых предводителей афганцев. До сведения собравшихся довели [следующий] высочайший указ августейшего [эмира]: «Слава богу, сейчас установилось спокойствие. Благодаря поддержке Аллаха, укомплектованы вооружение и войско. Мы ради обществу афганцев и довольны [им]. Вы все [теперь] свободны: каждый, кто намерен уехать в свой вилайат, обеспечивается деньгами на расходы и почетным халатом. Если хотите ехать поездом или же на местных арбах, мы радушно будем провожать вас, а кто намерен остаться в Бухаре и заняться как простой люд своим ремеслом, то воля его. Мы ему не будем препятствовать. Пусть только возвратят полученные от /230/ высочайшего двора коней и оружие». Афганские главари, услышав эти любезные слова его величества, согласились и сказали: «Вы нам дайте срок до завтра, чтобы мы собрали всех лошадей и оружие, а затем — сдали. Мы выясним, кто уедет и кто останется [в Бухаре] и займется своим ремеслом, а затем вам доложим». Вазарат-панах / 169б / сказал: «В течение трех часов сдайте лошадей и оружие, а после вам выдадут деньги на расходы от [высочайшего] двора». После этих слов кошбеги главари афганцев согласились сдать лошадей и оружие и ушли. Мы все успокоившись, разошлись по домам и занялись молитвою за государя.