С Далин - Китайские мемуары. 1921—1927

Однако своеобразие обстановки после 20 марта заключалось в том, что Чан Кайши не был еще готов довести свои намерения до конца, а коммунистическая партия не была готова к отпору Чан Кайши и крутому повороту в своей тактике. По этой причине состоялся компромисс между новым руководством гоминьдана и коммунистической партией. Для Чан Кайши компромисс означал отсрочку контрреволюционного переворота, для коммунистической партии — выигрыш времени для развертывания рабочего и крестьянского движения. Однако правильных выводов из событий 20 марта сделано не было. После начала Северного похода и первых побед считалось, что «инцидент» исчерпан. Поход вызвал революционный подъем в стране, ширилось рабочее и крестьянское движение, выросла численность коммунистов и комсомольцев — все шло хорошо. Но «вдруг» Чан Кайши остался в Наньчане, а правительство переехало в Учан. Произошел новый «конфликт» и начались поиски нового компромисса. Одни искали соглашения с Чан Кайши, другие хотели опереться на генерала Тан Шэнчжи в противовес Чан Кайши, забывая, что причина конфликта теперь другая. Тогда, 20 марта, это была борьба за господство внутри гоминьдана и в правительстве; теперь конфликт был вызван обострением классовых противоречий на территории, занятой Национально-революционной армией.

В те дни в декабре 1926 г., находясь в Ханькоу, я беседовал о положении дел с В. К. Блюхером. В прошлом рабочий, член большевистской партии с 1916 г., талантливый полководец и герой гражданской войны, он фактически руководил военными операциями во время Северного похода в Китае.

Беседуя теперь с В. К- Блюхером, я поразился его четкому классовому подходу к событиям, его правильной оценке Чан Кайши, пониманию его намерений. Одним словом, он хорошо знал ему цену. Блюхер мне говорил:

— После взятия Чанша и дальнейшего продвижения на север создалось такое положение, что в авангарде шли самые революционные части Национальнореволюционной армии, части, в которых было много коммунистов. Именно они и взяли Учан, именно эти войска понесли наибольшие потери в боях. После взятия Чанша я рекомендовал поставить в авангард части самого Чан Кайши с тем, чтобы сохранить наиболее революционные силы и потрепать силы реакции, но мне не разрешили этого делать.

Я спросил В. К. Блюхера, кто не разрешал. Он уклонился от ответа на этот вопрос.

Забегая несколько вперед* следует сказать здесь, что образование двух политических центров: Наньча-на и Уханя — завершилось так называемым расколом и созданием уханьского правительства, в которое формально вошли два коммуниста — Су Чжаочжэн и Тань Пиншань. Однако это не был тот раскол, гоминьдана, о котором мы говорили в пути. Это была карикатура на раскол, это было создание суррогата, а не рождение подлинно революционного правительства.

Я уже заканчивал эту книгу, когда меня ознакомили с первым томом мемуаров Чжан Готао, с которым познакомился в Иркутске в 1921 г., был вместе с ним на Съезде революционных организаций Дальнего Востока в Москве в январе — феврале 1922 г., встречался в Кантоне в дни I Всекитайского съезда рабочих союзов.

В мае 1922 г. мы придерживались противоположных взглядов по вопросу о вступлении компартии в гоминьдан. Он был противником вступления, более того, он считал, что гоминьдан — партия буржуазная и поэтому вообще не следует поддерживать с ней какие-либо отношения. Он занимал тогда сектантскую, левацкую позицию. Теперь в своих мемуарах он пишет, что, будучи противником вхождения КПК в гоминьдан, он всегда считал необходимым сотрудничать с гоминьданом. Это не совсем так. Он изменил свою точку зрения лишь после первого съезда этой партии, в январе 1924 г., когда Сунь Ятсен совершил поворот в сторону сближения с народными массами и изменил содержание своих «трех принципов». Тогда, выйдя за рамки позиции «сотрудничества», он даже вошел в состав ЦИК гоминьдана.

Во второй половине 1924 г., уже после моего возвращения из Шанхая, мы получили сообщение, что Чжан Готао арестован по распоряжению У Пэйфу в Пекине и приговорен военным судом к 12 годам тюремного заключения. Должен сказать, что даже во время наших разногласий в 1922 г. я не изменил хорошего отношения к Чжан Готао. Один из основателей Коммунистической партии Китая, он был тогда чуть ли не единственным коммунистом, который целиком посвятил себя рабочему движению и организации революционных рабочих союзов в Китае. В дни, когда мы получили сообщение об аресте Чжан Готао, о суровом приговоре, моя брошюра «Молодежь в революционном движении в Китае» была уже набрана. Я решил выразить свои чувства солидарности с Чжан Готао и посвятил ему эту брошюру. Впоследствии оказалось, что никакого военного суда не было, что просидел он в тюрьме только пять месяцев и был освобожден при очередной смене власти в Пекине.

Первый том мемуаров Чжан Готао посвящен тому же периоду, что и эта книга. С тем большим интересом я прочел его воспоминания. Многие события, о которых он пишет, например об Иркутске 1921 г., о Б. Шумяцком, о голоде в 1921 г. в России, о крестьянском движении в Китае и многое другое, расходятся с тем, что он говорил и думал в те годы. Многое в его мемуарах рассчитано на потребу американских издателей его книги. Тем не менее материалы, относящиеся к истории Коммунистической партии Китая, особенно к периоду до 1926 г., соответствуют в общем действительности с поправкой на тот субъективизм, который присущ всем мемуарам.

Однако все, что он пишет обо мне в своих мемуарах, не соответствует действительности К

Мы были свидетелями большого размаха революционного движения, и, естественно, каждый из нас думал о пути, по которому пойдет дальнейшее развитие Китая. Всем было ясно тогда, что по своему характеру революция 1926—1927 гг. была буржуазно-демократической, но это отнюдь не означало, что она — простое повторение американской борьбы за независимость 1776—1783 гг. и Великой французской революции 1789 г. Из буржуазно-демократического характера китайской революции вовсе не следовало, что она должна привести к господству буржуазии и устранению всех помех для развития капитализма в Китае. Совершенно естественно, что в русской революции 1905 г. мы видели прототип китайской революции 1925—1927 гг. Ведь революция 1905 г. в России тоже была буржуазно-демократической, но она проходила уже в новой исторической обстановке, когда рабочему классу пришлось добиваться того, чего не в состоянии была сделать русская буржуазия: разрешить аграрный вопрос и установить демократический строй. Достижение такой цели должен был взять на себя русский пролетариат. Отсюда в процессе буржуазнодемократической революции в России возникла проблема революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, о которой писал В. И. Ленин.