С Далин - Китайские мемуары. 1921—1927

1Chang К и о -1 * а о. The Rise of the Chinese Communist Party 1921—1927. Volume one of the Autobiography of Chang Kuo-t’ao. The University Press of Kansas. 1971, c. 616—617.

Мы все считали тогда, что и китайская революция 1925—1927 гг. по своему характеру должна приблизиться к революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства, тем более что она совершалась в более благоприятной, чем революция 1905 г., международной обстановке, характеризующейся победой Октябрьской революции в России, наличием по соседству с Китаем социалистического государства. Этой точки зрения придерживался и я.

В своих мемуарах Чжан Готао объявил ленинское учение о революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства троцкизмом и на этом основании причислил меня и других товарищей к троцкистам.

Следует сказать, что в то время позиции революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства придерживались не только Коминтерн, но и ЦК Коммунистической партии Китая. Теперь в своих мемуарах Чжан Готао утверждает, что вопреки этому он в 1926—1927 гг. считал необходимым созыв Национального собрания, того самого собрания, которое в своих декларациях обещал созвать Чан Кайши.

Мои дела в Ханькоу были закончены. Началась подготовка к отъезду. Путь в Москву лежал снова через Шанхай, который находился в руках Сунь Чуань-фана, обезумевшего от военных неудач. 23 октября

1926 г. шанхайские рабочие, не дожидаясь подхода частей НРА, пытались поднять восстание. Эта попытка не увенчалась успехом. Сейчас здесь свирепствовал белый террор. Нужно было принять особые меры предосторожности, тем более что в Шанхае был подписан ордер на мой арест. Я решил поехать на японском пароходе, который отправлялся из Ханькоу 30 декабря. Заказал и получил визитные карточки с другой фамилией. К пароходу я подъехал перед самым отплытием, когда раздался второй гудок. На двери каюты, в которой я поместился, в специальную рамочку была вставлена моя новая визитная карточка. Я ждал теперь третьего гудка и отплытия. Раздался стук в дверь. Передо мной стоял китаец, одетый как рабочий, но спросивший меня по-английски, не я ли Далин. Я выставил его за дверь, указав ему на визитную карточку, прикрепленную к двери. Стало ясно, что, несмотря на предосторожности, о моем отъезде все же стало известно. Настроение было испорчено. Раздался третий гудок, и пароход отшвартовался.

На этом японском пароходе я встретил новый,

1927 год. В кают-компании первого класса кроме меня было только несколько японцев с женами. Вместе встречали Новый год. Японки трогательно ухаживали за мной, но мне было не до них. На душе было тревожно. Китаец, назвавший мою настоящую фамилию, не выходил из головы.

В первых числах января пароход подошел к пристани международного сеттльмента в Шанхае. Я обратил внимание на большое количество английских полицейских, индийцев по национальности, поднявшихся по трапу на пароход. Никогда такого не бывало. У спуска на трап собралось много пассажиров второго и третьего класса, но никого пока не выпускали. Я подошел к одному из полицейских и в тоне «прошу в смысле предлагаю» попросил его доставить меня на берег. Подумав, вероятно, что я какой-то важный чин в штатском костюме, полицейский отдал мне честь, взял мой чемодан, освободил проход в толпе, провел меня по трапу на пристань, посадил в автомашину и откланялся.

Я снова находился в Шанхае, который теперь стал бастионом китайской реакции, еще отказывавшейся перейти на сторону Чан Кайши.

Армия Сунь Чуаньфана таяла и отступала. Штабы оставались без армии, генералы переходили на сторону Чан Кайши.

Ему не трудно было занять Шанхай, ибо сунь-чуаньфановский флот был давно подкуплен, а махрово реакционный генерал (ставленник Сунь Чуаньфана) Ли Баожэнь, в феврале 1927 г. рубивший на улицах головы восставшим шанхайским рабочим, уже снюхался с Чан Кайши и имел в кармане секретный приказ о своем назначении командиром корпуса НРА.

Боялся Чан Кайши не армии Сунь Чуаньфана или его преемника Чжан Цзунчана, а военных сил империалистических держав, расположенных в Шанхае. Чтобы занять Шанхай, он должен был договориться с иностранными империалистами. А так как войска Чан Кайши смело двигались к Шанхаю, то это означало, что главнокомандующий успел уже уладить свои отношения с державами.

Тем временем шанхайские рабочие, еще верившие гоминьдану, вели героическую борьбу с реакцией, стремясь ускорить победу национально-освободительной антиимпериалистической революции. На протяжении первых трех месяцев 1927 г. шанхайский пролетариат два раза восставал.

Первое восстание, направленное против Сунь Чуаньфана, было поднято в феврале. Рабочие отступили, но шанхайский пролетариат не прекращал борьбы. В марте 1927 г. произошло второе восстание, на этот раз кончившееся победой рабочих. Чжан Цзун-чан был разбит, и власть перешла в руки рабочих.

Все это происходило уже после моего отъезда, и если я об этом пишу здесь, то только потому, что нельзя оборвать события на дате своего отъезда из Китая.

В феврале 1927 г. я вернулся в Москву. И вот снова я в Университете трудящихся Китая имени Сунь Ятсена среди студентов, со значительной частью которых я беседовал в Китае перед их отъездом в Москву. Теперь мы встретились уже как старые знакомые. Я был назначен заведующим кабинетом китаеведения, который в 1928 г. превратился в Научно-исследовательский институт по Китаю при этом же университете. В кабинете работала группа синологов, уже пользовавшихся широкой известностью, таких, как

А. А. Иванов (Ивин) и М. Г. Андреев, а также молодые, знавшие китайский язык — А. А. Штукин, Г. Б. Эренбург, В. В. Вишнякова, моя давняя приятельница, с которой я познакомился в Пекине в 1922 г. и вновь встретился в Кантоне в 1926 г. В Китае она усовершенствовала свои познания в китайском языке и теперь оказывала мне большую помощь в кабинете китаеведения.

Работая в университете, находясь среди студентов в китайской среде, я временами чувствовал себя так, будто по-прежнему нахожусь в Китае, а не в здании бывшей мужской гимназии на Волхонке, 16, где теперь находился Университет имени Сунь Ятсена (в настоящее время в этом здании разместилось союзное Министерство лесной и деревообрабатывающей промышленности) .

По возвращении в Москву я прежде всего направился в Исполком Коминтерна, где информировал товарищей о своих впечатлениях и размышлениях, о перегруппировке классовых сил в процессе революции, о вероятном переходе Чан Кайши в лагерь контрреволюции. Мне было предложено написать об этом докладную записку. Вскоре после этого на страницах «Правды» (с 20 февраля по 3 апреля 1927 г.) были опубликованы мои очерки и статьи, посвященные вопросу обострения классовой борьбы внутри национально-революционного фронта.