С Далин - Китайские мемуары. 1921—1927

В ту ночь Чэнь Цзюнмин окружил своими войсками Кантон и подверг бомбардировке дворец, в котором жил Сунь Ятсен. Войска Чэнь Цзюнмина вступили в город, не встречая особенного сопротивления, ибо армия Сунь Ятсена находилась на северном фронте. Сунь Ятсену удалось бежать на оставшееся ему верным военное судно. Его жена и ближайший товарищ по работе Сун Цинлин переоделась амой (няней) и скрылась в Шамяне. Там же скрывалась жена Ляо Чжун-кая, старого друга и соратника Сунь Ятсена. Вскоре обе они уехали в Шанхай.

На следующий день часть города еще находилась в руках правительственных войск. На набережной шла перестрелка.

Я все же пробрался в Дуншань. Там, в квартире Стояновича царил переполох. Сунь Ятсен обстреливал со своего военного судна позиции противника, и вот уже шесть снарядов разорвались в Дуншане, вблизи дома, где мы сейчас находились. Стекла дрожали и звенели.

Мы говорили о Сунь Ятсене. Он допустил много ошибок, которые привели его к поражению. Мне часто приходилось спорить с ним о путях китайской революции, но это был спор с революционером, пережившим много поражений в своей борьбе, но никогда не падавшим духом, с человеком, который в полном смысле слова болел и страдал, глядя на свою родину, которую грабили китайские милитаристы и иностранные империалисты.

Он делал ошибки, они были порождены существовавшими тогда в Китае экономическими и общественными отношениями. Но Сунь Ятсен всегда оставался революционером не только по существу своей деятельности, но и по всему своему духу, по своим субъективным качествам.

Теперь, в часы, когда мы говорили о Сунь Ятсене, этот мужественный человек не поддался панике. Он оказывал упорное сопротивление мятежникам. Находясь на своем военном судне, Сунь Ятсен не покидал Кантона, продолжал бороться, бомбардировал войска Чэнь Цзюнмина.

Уже стало темно. Я решил пересечь весь Кантон и пойти из Дуншаня в Шамянь, где жил в те дни. Город казался мертвым. На улицах были устроены баррикады из поленьев, которые можно было перешагнуть. У баррикад стояли солдаты. На каждом перекрестке— патруль в полной боевой готовности. Пулеметы. Это были части Чэнь Цзюнмина. Откуда-то, как видно со стороны набережной, доносилась ружейная перестрелка.

Иду, и пока благополучно. На непонятные окрики патрулей отвечаю «Шамина» !, предоставляя солдатам понять, что я иностранец, возможно даже англичанин.

Наконец в этой тьме кромешной добрался до широкой улицы, ведущей на набережную. Здесь уже хорошо слышалась перестрелка. Злобный окрик с военной заставы. Ничего, конечно, не понимаю, но знаю: спрашивают, кто идет. Кричу снова: «Шамина» — не помогает, слышу щелчок затвора винтовки. Еще раз кричу: «Шамина», толку мало. Из окна дома, у которого я стоял, высунулась голова какого-то обывателя. Он посмотрел на меня и что-то крикнул. Тогда я увидел, что один из солдат куда-то побежал. Через минуту ко мне подошел чэньцзюнминовский офицер. В темноте быстро наступающей тропической ночи я едва разглядел его лицо, но хорошо заметил белые перчатки. Убедившись, что я иностранец, он отдал мне честь, улыбнулся, извинился (не знаю, за что) и на ломаном английском языке спросил меня, куда я иду. Я сказал ему о своем направлении. Он тотчас же приказал какому-то унтер-офицеру провести меня в Шамянь. Унтер через узенькие китайские улочки благополучно довел меня до мостика, ведущего на остров. Он не знал, что спустя несколько дней на улицах будут развешаны объявления Чэнь Цзюнмина, обещавшие награду — 20 тыс. юаней— за мою голову.

На следующий день снова пошел в город. Все было наглухо закрыто и забито. Жители попрятались. На улицах одни лишь солдаты, заставы и караулы. Бросилось в глаза, что над всеми китайскими магазинами, расположенными на набережной, развевались английские, американские и японские флаги. Это объяснялось тем, что имущество иностранцев в Китае подлежало особой охране. Купцы и предприниматели в Кантоне обратились к иностранным консулам за покровительством. За определенную мзду консулы выдавали разрешения водрузить над китайскими магазинами иностранные флаги, чтобы уберечь их от разгрома.

Но не надеясь только на иностранные флаги, хозяева крупных магазинов оградили свои владения колючей проволокой, через которую был пропущен электрический ток. На проволоке — дощечка с черепом и перекрещенными костями. Надпись — «смертельно».

Все же солдаты Чэнь Цзюнмина занимались грабежом. Грабили в узеньких улочках старого города. Для того чтобы обезопасить себя, жители забаррикадировали входы в кварталы.

Вскоре я получил записку с просьбой срочно прибыть в Дуншань. Меня ждал здесь Евгений Чэнь (Чэнь Южэнь), ближайший друг Сунь Ятсена, один из активных деятелей гоминьдана. До тех пор я не был с ним знаком, но слышал о нем, как о крупном китайском журналисте, получившем образование за границей и только что приехавшем из Англии.

Чэнь скрывался сейчас в Дуншане и каждую ночь пробирался к Сунь Ятсену на военное судно. Он рассказал мне подробности переворота, поддержанного У Пэйфу и англичанами из Гонконга. Чэнь интересовался моим отношением к перевороту. Нечего и говорить, что наши взгляды в этом вопросе целиком совпали. Я просил передать Сунь Ятсену пожелания успеха в его борьбе.

Сунь Ятсен через Чэня передал мне, что все документы, касавшиеся наших переговоров, он захватил с собою на судно. Меня поразило хладнокровие Сунь

Ятсена, который в момент неожиданного переворота, когда каждая минута промедления могла стоить ему жизни, не растерялся и захватил с собой те материалы, которые не должны были стать известны его противникам.

Мы расстались с Евгением Чэнем, условившись о месте и времени наших дальнейших встреч.

Вскоре мы встретились снова. Сунь Ятсен еще не терял надежды. Флот был ему верен. Он отдал приказ войскам, участвовавшим в северной экспедиции, возвратиться в Кантон к нему на помощь. Сейчас он ждал свою армию. Трагизм положения заключался в недостатке угля и продовольствия на судне. Успеют ли войска подойти к Кантону прежде, чем иссякнут запасы угля и риса,— вот вопрос, который волновал Сунь Ятсена.

Между тем армия северной экспедиции, узнавшая, что Сунь Ятсен потерпел поражение в Кантоне, быстро разлагалась. Наемники, прежде всего из командного состава, изменяли президенту и переходили на сторону врагов. Положение становилось более чем тяжелым. Сунь Ятсен на своей канонерке отошел к острову Вампу. Продовольственный кризис удалось ликвидировать путем реквизиции нескольких барж с рисом. Но угля не было. Сунь Ятсен говорил, что будет бороться до последней капли крови.

Настроение в Кантоне было подавленное. В город вошла английская военная эскадра из Гонконга «для защиты жизни и имущества иностранцев». Сразу же раскрылся союз Чэнь Цзюнмина с английскими империалистами, против которых так единодушно боролся весь Кантон во время гонконгской забастовки моряков. Хозяйственная жизнь в городе была нарушена, предприятия закрыты, и прежде всего пострадали рабочие. Они лишились работы. Буржуазия начинала жаловаться, что Чэнь Цзюнмин мешает торговле. Уже на четвертый день после переворота обнаружилось недовольство населения и разочарование в Чэнь Цзюн-мине.