С Далин - Китайские мемуары. 1921—1927

Поведение Чан Кайши после поражения революции 1911 г., когда он отошел от политической борьбы, а также после переворота Чэнь Цзюнмина в 1922 г. характеризует Чан Кайши как человека в высшей степени неустойчивого и отнюдь не как последовательного сторонника Сунь Ятсена.

Когда прочитываешь 22 письма Сунь Ятсена к Чан Кайши, которые были опубликованы последним после переворота 20 марта 1926 г., для того чтобы доказать, что не Ван Цзинвэй, а именно он, Чан Кайши, должен быть преемником Сунь Ятсена, то удивляешься: как Чан Кайши решился опубликовать эти письма — ведь они, характеризуют его с самой отрицательной стороны.

Чего в них только нет! Вот Сунь Ятсен приказывает Чан Кайши доставить в соответствующее место оружие. Чан Кайши приказа не выполняет. После многократных напоминаний Чан Кайши наконец доставляет требуемое оружие. Но как пишет Сунь Ятсен, на «следующее утро хотим начать передвижение, но вдруг вы прислали сюда людей и взяли обратно пулеметы и пистолеты, поэтому мы не можем выполнить план» (последнее письмо, от 4 ноября 1924 г.).

После первого съезда гоминьдана в 1924 г. Сунь Ятсен решил организовать военную академию для подготовки командиров совершенно нового типа, преданных национальной революции. Начальником этой академии он назначил Чан Кайши; однако, не слишком доверяя ему, назначил в академию и подлинно революционного гоминьдановца — Ляо Чжункая в качестве политического комиссара.

После смерти Сунь Ятсена правые гоминьдановцы убили Ляо Чжункая. Между убийством Ляо Чжункая и переворотом 20 марта 1926 г., в результате которого Чан Кайши оказался верховным главнокомандующим, существовала определенная связь.

В. К. Блюхер, главный военный советник Чан Кайши во время Северного похода, рассказывал мне, что неустойчивость верховного главнокомандующего проявлялась при первой же военной неудаче. Несколько раз, когда противнику удавалось нанести удар Национально-революционной армии и перейти в наступление, Чан Кайши пытался бежать с фронта. Не один раз его чуть ли не за руки держали, не допуская бегства, которое внесло бы моральное разложение в командный состав революционной армии.

Однако, чем больше побед одерживала НРА, чем дальше на север она продвигалась, тем самоувереннее становился Чан Кайши, тем чаще маячил перед ним образ Наполеона, тем скорее уходил он вправо. Между тем прямо противоположный процесс происходил в народных массах: массы шли влево.

Теперь, упоенный победами, Чан Кайши сидел перед нами в вагоне. Стройный, подтянутый, в лакированных туфлях, с ^блестящими хитрыми глазами, маленького роста человек чувствовал себя Наполеоном. Он пытался вести себя спокойно, хладнокровно, с достоинством, которое соответствует его чину и рангу. И вместе с тем этот всегда улыбающийся, любезный, вечно ухаживающий за вами генерал вставал каждую минуту, чтобы предложить место другому, с чисто китайской почтительностью складывал руки и расплывался в улыбке. Как-то не верилось, что перед тобой организатор переворота 20 марта 1926 г. в Кантоне.

Чан Кайши, претендовавший на историческую роль, рассматривал политику прежде всего как средство личного обогащения. Он уже тогда обворовывал собственную армию. Об этом знал каждый его офицер. Правительство отпускало, например, значительные суммы на медицинское обслуживание войск. Деньги эти шли в карман Чан Кайши, а раненые солдаты оставались без медикаментов, без госпиталей, без врачей.

Полмиллиона юаней получал Чан Кайши ежемесячно для фабрики солдатских одеял, в то время как для снабжения всей армии одеялами на целый год достаточно было 300 тыс. юаней.

В декабре правительство сидело в полном смысле слова без копейки. Не было даже 3 тыс. юаней, чтобы отправить в Москву в Университет имени Сунь Ятсена студентов, отобранных для этой цели ЦИК гоминьдана, а Чан Кайши в это время требовал от министра финансов 7 тыс. юаней для обмундирования его личной охраны. Министр обшарил все углы, но деньги для Чан Кайши все же достал.

Не брезговал Чан Кайши и малыми суммами. Министр юстиции Сюй Цянь буквально вопил: «Что это за революция, если по-прежнему грабится народ для личного обогащения генералов!» Как и все китайские милитаристы, Чан Кайши был прежде всего казнокрадом.

Поезд остановился. Мы приехали в Цзюцзян. На вокзальной площади собрались рабочие, главным образом железнодорожники. Импровизированная трибуна и митинг. Выступает Бородин. Гром оваций. Летят вверх шапки. Громкие восторженные крики во время речи. Мы стояли как зачарованные. Таких взрывов революционного энтузиазма мы еще не видели.

Цзюцзян был открытым для иностранной торговли внутренним портом. Река Янцзы здесь доступна для больших морских пароходов. И здесь была небольшая иностранная концессия, которая представляла собой два ряда домов вдоль набережной. Иностранные консульства и представительства заграничных импортно-экспортных фирм разместились на этой крошечной концессии, вокруг которой вырос довольно большой китайский город, где заправляли богатые компрадоры, связанные с иностранным капиталом.

Иностранная концессия была окружена проволочными заграждениями и баррикадами, сложенными из мешков с землей. В порту стояло несколько ан~ глийских, американских и японских канонерок.

На следующий день мы стали подниматься в горы, в которых расположен Кулин. Крутые подъемы тянулись на протяжении десяти километров. Вот мы уже в облаках. С трудом разглядываешь уступы, по которым приходится взбираться. Воздух насыщен влагой, кругом густой туман. Слышен шум водопадов. Через два часа облака остались под нами. Яркое солнце. Тепло и красиво. Вот и Кулин. Иностранцы построили здесь уютные отели, европейские виллы, несколько церквей, госпиталей и школ, открыли отделения шанхайских иностранных фирм. Здесь имелась даже русская концессия с так называемым «русским прудом». Мы застали в городе только охранявших имущество служащих: англичан, американцев, белогвардейцев и китайскую обслугу. Китайцы в качестве земельных собственников сюда прежде не допускались, но в последнее время китайская буржуазия выстроила для себя целый ряд вилл европейского типа.

Кулин издавна был известен как «святое» место. Здесь находится знаменитый буддийский монастырь. Христианские миссионеры все же пробрались сюда, и с тех пор это место стало известно иностранцам. Какой-то англичанин по фамилии Литтл ухитрился когда-то путем взяток скупить почти все горные вершины Кулина за 400 долларов. Купив, он построил здесь сторожку и вывесил английский флаг. Когда китайцы увидели на своих «святых» местах английский флаг, они, возмущенные, разрушили сторожку Литтла. Дальше последовала нота пекинскому правительству по поводу оскорбления английского флага с требованием возмещения убытков и правительственного узаконения договора. В результате за свою грошовую сторожку Литтл получил утвержденный пекинским правительством договор и компенсацию в 4 тыс. долларов. Литтл стал царьком здешних мест. Вырос курорт, а Литтл стал миллионером.