С Далин - Китайские мемуары. 1921—1927

Из трех городов, образующих Ухань, Учан был самым типичным китайским городом: узенькие улочки, шум и давка днем, абсолютная темнота ночью. Несмотря на то что город был только недавно занят, здесь проделали уже большую пропагандистскую работу. Плакат играл такую же роль, как и у нас в годы гражданской войны, и занимал в агитационной работе такое же большое место. Стены города были исписаны революционными лозунгами. Чаще всего попадались два плаката: «Самым худшим типом империализма является английский» и «Тесный союз с СССР», на котором был изображен китайский солдат Национально-революционной армии, пожимающий руку русскому с серпом и молотом на папахе. Всюду были начертаны лозунги и расклеены плакаты, разъясняющие учение Сунь Ятсена, его завещание.

Вечером состоялся трехсоттысячный митинг, самый большой из всех, которые мы видели на своем пути. Огнем горели глаза, трепетали сердца людей. Металл звенел в гуле толпы, полыхали тысячи знамен. Преобладал красный цвет. На трибунах, высившихся над людским морем, правительство представлялось народу. Маленький, толстый Сунь Фо произнес непримиримую обвинительную речь по адресу иностранного империализма; Сюй Цянь призвал рабочих и крестьян теснее сплотиться, лучше организоваться, если они хотят добиться человеческого существования; Сун Цин-лин обратилась к женщинам с призывом стать под гоминьдановские знамена. М. М. Бородин, заботившийся о сохранении единого фронта, выступая с так называемой купеческой трибуны, поднимал курс кантонских денег: разъяснял капиталистам разницу между буржуазно-демократической революцией в Китае и пролетарской революцией в России. Приезд правительства в Ухань вселил еще большие надежды на улучшение положения народных масс, которые теперь приободрились и теснее сплотились.

В рождественские праздники была организована неделя антиимпериалистической пропаганды. На каждом перекрестке происходили митинги. Коммунисты и комсомольцы выпустили 25 декабря листовку, разоблачавшую империалистическую деятельность иностранных миссионеров. Чувствовалось, как с каждым днем нарастало антиимпериалистическое настроение масс. Начались демонстрации, становившиеся все более могучими и грозными и завершившиеся неожиданным для правительства результатом — ханькоускими событиями 3 января 1927 г., когда негодование масс дошло до таких пределов, что они захватили английскую концессию в Ханькоу. Иностранцы избегали показываться в эти дни на улицах и совершенно исчезли из Учана.

Мы бродили по узеньким, кривым улочкам Учана, заклеенным антиимпериалистическими плакатами. Следовавший за нами рикша с восторгом останавливал нас перед каждым антибританским плакатом. Он объяснял нам по-китайски значение надписей и, не сомневаясь в том, что мы понимаем его язык, восторженно выкрикивал: «Хэнь хао!» (Очень хорошо!) Шутя, мы сказали ему, что мы ингожэнь (англичане). Рикша нам заявил, что раз мы ходим в данное время по Учану и улыбаемся, значит, мы русские, а эгожэнь (русские) и чжунгожэнь (китайцы)—сюнди (братья).

Город Ханькоу являлся, по существу, иностранной концессией в Ухане, расположенной на противоположном, левом берегу реки Янцзы. Центр иностранной торговли и промышленности в этой части Китая, Ханькоу стал постепенно обрастать и китайским населением. Так выросла китайская часть города. Сюда постепенно стала перекочевывать торговая буржуазия, связанная с иностранной торговлей, и город Ханькоу превзошел Учан по своему богатству. Ханькоу отличался от Учана еще и тем, что был построен по образцу европейских городов с широкими асфальтовыми улицами, залитыми ночью электрическим светом. Здесь можно было встретить много китайцев, говоривших по-английски, в то время как в Учане это было большой редкостью. Ханькоу не только центр внешней торговли, но и большой промышленный город. Если в Учане все же преобладали ремесленные мастерские, то тут было расположено много иностранных фабрик и заводов, было много промышленных рабочих.

Ханькоуский пролетариат поэтому был более ор-

Ханькоу на военном положении. Английские солдаты

ганизован, вышел за рамки гильдий и преодолевал теперь цеховой принцип организации.

Иностранный Ханькоу делился на пять частей: английскую концессию; бывшую русскую, находившуюся тогда чисто формально в руках китайских властей; французскую; бывшую германскую, находившуюся в том же положении, что и бывшая русская, и японскую концессию. С 3 января 1927 г. захваченная народными массами английская концессия перешла в результате переговоров и на известных условиях в руки национального правительства.

Значительную часть иностранного населения Ханькоу составляли белогвардейцы, до того разложившиеся, что содержателем одного из публичных домов в Ханькоу был, по рассказам, бывший русский поп. В иностранном Ханькоу можно было легко обойтись, пользуясь только русским языком. С приходом национального правительства белогвардейцы стали проявлять активность. Французы пополнили белогвардейцами полицию на своей концессии; англичане привлекли эту .публику главным образом для шпионской работы. Им платили деньги за любую информацию о советских людях в Китае, о характере их деятельности, за всякий вздор. Я хочу привести здесь в качестве примера некоторые образчики донесений англий-

ским разведывательным органам в Китае. Так, один из наиболее «сведущих» белогвардейцев, некий Кедроливанский, числившийся в списках английских агентов в Китае под именем капитана Евгения Пика, доносил в 1927 г. следующее о приезде Бородина в Кантон: «Пять лет назад СССР (тогда РСФСР) послала Стояновича, который теперь живет в Шанхае, в Кантон со срочным заданием убедить доктора Сунь Ятсена принять Бородина в качестве советника. Последний был тогда в Москве свободным от дел. Он только что вернулся из Венгрии, где пытался поднять революцию, но потерпел поражение от венгерских фашистов».

О Блюхере, с которым он якобы встречался, Пик писал, что он немец по национальности. Войтинский, по его словам, был экспертом по рабочим союзам и «организатором и руководителем восстаний рабочих в Сватоу и Амое». Черепанов, один из ведущих военных советников, по словам «капитана Пика», возглавлял картографическое бюро в штабе Блюхера, что же касается меня, то я в его донесениях выступал в двух ролях: в Кантоне, по сведениям Кедроливанского, группу военных советников возглавляет казачий офицер Абнольд, «а его помощником является Далин, который, как предполагается, специализируется на организации восстаний и мятежей». Приведя затем список советских работников в Ханькоу, этот осведомитель писал: «Заканчивая вкратце этот список, я должен в заключение упомянуть о Далине, прокуроре Москвы, который приехал сюда в качестве советника министерства юстиции». Такова галиматья, за которую английская разведка платила деньги.