Ольга Деркач - Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей

Несмотря на перестройку в 1982-1987 годах и расширение площадей, архитектурный облик вокзала на бывшей Ленинской площади (название связано с тем, что на Павелецкий – а куда еще по этой-то дороге? – прибыл из Горок траурный ленинский поезд) удалось сохранить, не превратить его в стеклобетонный ангар. И титул Павелецкому за это – самый модернизированный.

Рижский (Виндавский, Балтийский, Ржевский) – единственный вокзал, не удостоенный характеристики от Ильфа и Петрова. В их время он был Виндавским (Виндава, для сведения, – это название города-порта Вентспилс, в Латвии, до 1917 года). Почему несуществующее название города сохранялось до 1930 года за вокзалом, обслуживавшим тогда всё прибалтийское направление, – загадка. Наверное, в пику много из себя (всегда!) воображавшим прибалтам был построен Рижский в «русском стиле» со всякими соответствующими наворотами – не хотят прибалтийцы русского духа, а придется хоть на вокзале посмотреть (и понюхать). Специально не стали смотреть железнодорожное расписание, чтобы узнать, какие поезда сейчас отходят от этого вытянутого вдоль вокзала перрона. Пусть и это будет загадкой, как для Ильфа-Петрова, – пассажиры Виндавского. И назовем Рижский вокзал самым загадочным. Ну и самым тихим, конечно.

Открытый в 1902 году Савеловский вокзал попервоначалу назывался Бутырским, так как располагался у Бутырской заставы. Как был вокзал пригородным, так им и остался. Его награждаем титулом самого подмосковного. И больше ничего говорить не надо. Все нравы – как на ладони.

Ярославский – второй из вокзалов, не изменивший имени, данному при рождении. Читателям, уже изрядно утомленным перечнем достоинств и недостатков московских вокзалов, коротко сообщим, что с Ярославского вокзала уходят поезда самого дальнего следования: именно здесь начинается рекордная по длине магистраль Москва−Владивосток (целых 9302 километра). Так что Ярославский – самый дальний. А еще – самый красивый (для нас, конечно), потому что строил его замечательный Федор Шехтель.

Вот такая мозаика из девяти московских вокзалов, таких разных, таких «самых». Да только и это не все. Есть еще вокзал под названием «Серебряный Бор». Есть «Лихоборы», «Владыкино». Не знаете таких? Узнаете, дайте только дойти в «Книге Москвы» до Малой окружной железной дороги.

Вас никогда не смущало, что переулок сзади Дома Пашкова называется Староваганьковским, тогда как Нововаганьковский протянулся по Пресне? Объясняют это простым переселением жителей Ваганькова (Старого, того, что напротив Боровицкой башни Кремля) в район Трех Гор, а название перетащилось вслед за жителями слободы, естественно с добавкой эпитета «новый». Переселение началось во времена Михаила Федоровича (1631 год), а закончилось при его внуке Петре Алексеевиче (1695 год). Основу Ваганькова (Старого прежде всего) составляли служилые Государева Псарева двора, а ваганами их прозвали по наименованию деревянных мисок, из которых обитатели сего двора (надо думать, не только собаки, иначе и прозвища бы не было) питались. Не стоит скрывать, что есть версия, будто из тех же самых ваганов питались дальнепришлые чумаки, селившиеся почему-то в этом же месте, но – уверены – для столь экзотической публики у метких на язык москвичей нашлось бы слово поособенней. Как и для скоморохов, которые вроде тоже там кучковались и ваганили, то есть этак музыкально шумели и шалили на потеху москвичам.

Впрочем, оставим в покое название и посмотрим по сторонам Ваганькова (Нового, конечно, от Старого один переулок и остался, правда очень интересный – такой по-московски типично перемешанный; только когда осматривать будете, под машину не попадите – больно узок и заставлен). Что же мы увидим? Разве что бывший Детский дом культуры имени Павлика Морозова, ныне вновь церковь Николая Чудотворца, что на Новом Ваганькове. Ваганьковского кладбища, например, вы не увидите, оно аж за Пресненской заставой. А ведь скажи слово «Ваганьково», и все именно про кладбище вспомнят. Ну, а раз все вспоминают, значит, нам рассказывать.

Основано оно в 1771 году во время эпидемии чумы (вот почему за заставой). Еще до 1917 года стало одним из обширнейших московских погостов. Кладбищенская церковь Воскресения Словущего – послепожарное творение Афанасия Григорьева, известного восстановителя Москвы после наполеоновского вандализма – не прекращала своей службы все советские годы. Третий по значимости московский пантеон (после Кремлевской стены и Новодевичьего) и до революции принимал под свою сень знаменитостей (Владимир Даль, Василий Суриков, Василий Тропинин и многие другие).

Сейчас на Ваганьковском – экскурсанты. Идут поклониться памяти Есенина или Высоцкого и просто поглазеть (хоть тут приобщиться к великому). Только не следует забывать и «простых» москвичей, начиная с жертв чумного мора. И, может, дать им всем наконец покой? Впрочем, «соседство» великих (или состоятельных, из «новых») ваганьковским вечным поселенцам, пожалуй, помогает. А то вдруг последовало бы Ваганьковское вослед Дорогомиловскому, Семеновскому или Лазаревскому (первому в Москве общественному кладбищу, действовавшему с 1750 года, тогда как другие, подобно Ваганьковскому, сложились в чумном 1771-м), скрытым теперь под газонами парков или асфальтом дворов. Вот такая история про кладбище, перетянувшее на себя имя насельников Псарева двора (или чумацкого стана, или скоморошьей тусовки, какая разница).

Известный художник и искусствовед Игорь Грабарь отозвался о соборе резко: «огород чудовищных овощей». С ним перекликается поэт с образованием архитектора Андрей Вознесенский:

Дальше у Вознесенского тоже «чудовищный сад», но поэма «Мастера» – не о вкусе постройки, а о смелости и бунтарском духе настоящих художников. Но оба авторитетных мнения – о нем, храме Покрова, что на Рву, более известном широкой публике как храм Василия Блаженного на Красной площади. И смелость с бунтарством – здесь тоже к месту.

Если попробовать начать рассказывать по порядку, то лучше Дмитрия Кедрина этого не сделать:

Здесь все точно: Казанское ханство и вправду вышло из Золотой Орды. И донимали казанские войска русских основательно – нет-нет, да и набегут пограбить. Ходил брать Казань Иван III, ходил Василий III – не взяли. А Иван Васильевич – это уж все из гайдаевского фильма знают – взял-таки Казань. Случилось это 1 октября 1552 года, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы. «В память оной победы» дал тогда еще не Грозный царь обет построить церковь. Ее и заложили двумя годами позднее на месте деревянной Троицкой церкви над Кремлевским рвом.