Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Они тщательно проводили калибровку. Чтобы ладить с влиятельными семьями, требовалось отступать от принципа царской божественности (хотя также полезна и такая практическая мера, как привязка богатства аристократов к успехам двора). Умиротворяя знатных лиц, ученые в то же время требовали, чтобы императорский престол был встроен в идеализированную конфуцианскую модель иерархической вселенной (еще один прагматический шаг, благодаря которому путем к административной должности становилось прежде всего знание конфуцианской классики, а не аристократические связи). Для поддержания царской власти в необъятной сельской округе требовалось опять-таки кое-что еще: сочетание элементов статуса монархии, какой она была до наступления «Осевого времени», в качестве моста для связи с предками и богами, и более «земных» мер — таких как сокращение срока военной службы, смягчение наиболее жестоких законов империи Цинь и проводимое с осторожностью своевременное снижение налогов.

Компромисс породил мир и единство, которые постепенно «срастили» восточный центр в единое целое. Его правители называли его Чжунго («Срединное государство») или Тянься («Поднебесная», поскольку за пределами ее границ ничто не имело значения), и с этого момента действительно имеет смысл считать восточный центр единым целым, которое современные люди Запада, неправильно произнося слово «Цинь», именуют China. Внутри Поднебесной сохранялись громадные культурные различия, однако восточный центр начал становиться китайским.

Похожие компромиссы были реализованы и в Риме. Когда в 30 году до н. э. закончились гражданские войны, победоносный Август демобилизовал рекрутов и разместил на границах профессиональных солдат. Как и императоры династии Хань, он знал, что армия может угрожать его режиму. Однако если китайские правители реагировали на это тем, что набирали своих военных из осужденных и чужеземцев, тем самым выталкивая армию на периферию общества, то Август и его преемники решили держать своих противников даже еще ближе к себе, нежели своих друзей. Они сделали армию центральным общественным учреждением, но находящимся непосредственно под их контролем.

Война стала делом специалистов, а все остальные занялись мирными делами. Рим, как и Китай, поглотил подчиненных ему царей и добился того, что процветание аристократов оказалось увязано с процветанием империи. Выступать в роли просто «первых среди равных» было «хождением по канату» для императоров — когда они имели дело с аристократией, для них же в качестве главнокомандующих — когда они имели дело с армией и для них как «богоподобных» — когда они имели дело с теми частями империи, где ожидали от своих правителей, что те обладают сверхъестественными качествами. Они заменили стратегию «я стану богом после моей смерти» компромиссным вариантом старого подхода «бог на один день». Согласно данной теории, императоры — пока они не умерли — были просто выдающимися людьми, приобретая божественность после смерти. Некоторые из них, как император Веспасиан, находили это смешным. Когда Веспасиан умирал, то он пошутил, заявив своим придворным: «Думаю, сейчас я становлюсь богом» 6.

К I веку н. э. происходило образование единой греко-римской культуры. Богатые люди могли путешествовать от Иордана до Рейна, останавливаясь в похоже выглядевших городах, есть из во многом тех же самых золотых тарелок, смотреть знакомые им греческие трагедии, делать умные аллюзии на Гомера и Вергилия, повсюду находя людей со сходным образом мыслей, которые могли оценить их утонченность. Сенат все больше и больше принимал в свой состав провинциалов, признанных этого достойными, местная знать оставляла надписи на латинском и греческом языках, и даже крестьяне на полях начали считать себя римлянами.

Благодаря компромиссу сопротивление было разрозненным. По этому поводу было бы уместно процитировать какой-нибудь древний текст, но ничто лучше не обобщило происходящее в те годы, чем комедия 1979 года «Житие Брайана по Монти Пайтону». Когда Редж (в исполнении Джона Клиза), председатель Народного фронта Иудеи (это была его должность), попытался добиться от своих не слишком ревностных последователей антиримской ярости, он обнаружил, что они предпочитают говорить о выгодах империи (особенно о вине). После этого Редж в ответ задает им вопрос, который, безусловно, стал самым знаменитым из всех вопросов, когда-либо заданных по поводу Римской империи: «Хорошо, но кроме канализации, медицины, образования, вина, общественного порядка, ирригации, дорог, водоснабжения и центрального отопления, сделали римляне хоть что-нибудь для нас?» Борцы за свободу на миг задумались, а затем один из них осторожно поднял руку и спросил: «Принесли мир?» Тяжело вздохнув от такой глупости, Редж ответил: «О, мир! Заткнись!» 7

Редж так и не понял этого: именно мир изменил все, принеся процветание в оба конца Евразии. В обеих империях население быстро росло, а их экономика росла еще быстрее. На самом фундаментальном уровне, как бы мы ни считали — по валовому продукту, по количеству продукта на единицу площади или по количеству продукта на единицу труда, — производительность сельского хозяйства выросла. Ханьские и римские законы обеспечили бóльшую защищенность собственности как для землевладельцев, так и для крестьян. Земледельцы на всех уровнях получали в свое распоряжение новые земли для культивации, расширяли ирригационные и дренажные системы, покупали рабов или нанимали работников и использовали больше навоза и более совершенные орудия труда. Согласно египетским источникам, земледельцы римской эпохи могли получать 10 фунтов [около 4,5 кг] пшеницы на каждый фунт [453 г] посеянных семян — впечатляющий уровень для сельского хозяйства до Нового времени. По Китаю никакой статистики не сохранилось, однако археологические находки и данные из наставлений по сельскому хозяйству позволяют предположить, что там урожайность также была высокой — особенно в бассейне Хуанхэ.

Незаметно — фактически настолько незаметно, что знатные люди, написавшие дошедшую до нас литературу, едва упоминали об этом, крестьяне и ремесленники приблизились к пределу в отношении получения энергии. Практически вся энергия, использовавшаяся прежде за всю историю человечества, получалась за счет мускулов или топлива из биомассы. Но теперь люди наткнулись на четыре потенциально революционных источника: уголь, природный газ, воду и ветер.

Первые два оставались весьма второстепенными, — некоторые китайские кузнецы использовали уголь в своих железоделательных мастерских, а в Сычуани солевары подавали природный газ по бамбуковым трубам и сжигали его для выпаривания рассола, — чего не скажешь о третьем и четвертом источниках. В I веке до н. э. как римляне, так и китайцы придумали водяные колеса, применяя их как двигатели для мельниц, чтобы молоть зерно, а также для мехов, чтобы разогревать печи. Самый впечатляющий из известных образчиков был построен в Барбегале во Франции вскоре после 100 года н. э. Там были соединены друг с другом 16 колес, что позволяло генерировать тридцать киловатт энергии — примерно столько же, сколько сотня быков (или два автомобиля Ford модели «Т», едущие на полной скорости). Большинство колес было значительно меньше, но даже средняя римская мельница давала столько же энергии, сколько десять сильных мужчин, вращающих колеса ногами.