Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

«Дорогостоящие» империи при этом выходили за пределы своих центральных территорий в те области, где наступление теплого периода сделало сельское хозяйство более продуктивным, — такие, как Франция, Румыния и дождливая Англия на Западе и Маньчжурия, Корея и Центральная Азия на Востоке (рис. 6.3). Хотя и не зная, что они это делают, империи эффективно «хеджировали свои ставки», ибо изменения климата, которые приносили им вред в более теплых регионах, помогали им в более холодных. В Риме, где Средиземное море делало столь легким для торговцев перемещение товаров между регионами, выгоды были наверняка огромными. В Китае, где великие реки были не столь удобны для этого, выгоды должны были быть менее значительными, но столь же реальными.

Результатом всех этих войн, порабощений и массовых убийств на протяжении I тысячелетия до н. э. стала эпоха изобилия, вдохновившая энтузиазм в духе Панглосса, с коего начинается эта глава. Конечно, плоды этого изобилия были распределены неравномерно: крестьян было намного больше, нежели философов или царей. Однако людей жило тогда больше, нежели в любую из предыдущих эпох; они жили в больших городах и в целом жили дольше, питались лучше и имели больше вещей, нежели когда-либо в прошлом.

Когда я в 1970-х годах в Англии начал заниматься археологическими раскопками, я раскапывал несколько римских местонахождений. Это была изнурительная работа, поскольку приходилось очищать огромные фундаменты из литого бетона (еще одно римское изобретение) при помощи кирки и при этом успевать вести записи в журналах, чтобы хотя бы на шаг опережать поток находок. Затем, когда я начал писать свою докторскую диссертацию о греческом обществе периода около 700 лет до н. э., я в 1983 году впервые раскопал местонахождение того времени. Это был шок. У этих людей попросту ничего не было. Найти даже пару кусков ржавого железа было большим достижением. По сравнению с более ранним населением римляне жили в потребительском раю. Если говорить о потреблении на душу населения в тех местах, которые стали западными провинциями Римской империи, оно повысилось с уровня, близкого к уровню выживания, около 500-х годов до н. э. до уровня, который превышал предыдущий, может быть, на 50 процентов и выше, шесть или семь столетий спустя.

Аналогичные процессы, разумеется, происходили и на Востоке, даже если, как я упоминал ранее, по ним до сих пор имеется не столь много количественных данных. Люди в обоих центрах оставались отчаянно бедными по современным стандартам. Половина всех младенцев умирала, не дожив до своего пятого дня рождения. Лишь немногие люди доживали до пятидесяти лет. Из-за плохого питания взрослые, как правило, были ниже нас примерно на шесть дюймов [около 15 см]. Однако по сравнению с тем, что было до этого, это был золотой век. Так что малоудивительно то, что в древних империях было полно докторов Панглоссов.

Впрочем, чего Панглоссы не видели — так это того, насколько динамично социальное развитие в центрах трансформировало также и миры за пределами границ этих империй. Когда империи были сильными, они навязывали свою волю людям, обитавшим вдоль их границ, — как это было, когда Дарий Персидский в VI веке до н. э. и Первый циньский император в III веке поставили под свой контроль большие участки центральноазиатских степей. Однако, когда империи были слабыми, кочевники брали реванш. На Западе государства-преемники, которые полководцы Александра Великого создали на руинах Персидской империи после 300-х годов до н. э., не могли сравниться по мощи со своим блистательным предшественником, и вскоре скифы совершали грабительские набеги на Бактрию и Северную Индию. Другая центральноазиатская группа, парфяне, начала проникать в Иран; и, когда после 200-х годов до н. э. македонские царства в результате нападений римлян развалились, парфяне воспользовались этим в полной мере.

Парфяне отличались от более ранних кочевников, пролагавших себе путь в западный центр. Кочевники, подобные скифам, обогащались за счет грабежей или вымогательства денег «за защиту» у сельскохозяйственных империй. По существу, они были бандитами, не заинтересованными в том, чтобы завоевывать «дорогостоящие» государства и распоряжаться их изумительной бюрократией. Напротив, парфянские всадники были только полукочевниками. Они пришли с окраин центральноазиатской степи, а не из ее бесплодной центральной части и на протяжении поколений жили по соседству с земледельцами. Их правители знали, каким образом следует взыскивать налоги с забитых крестьян, и в то же время сохраняли всаднические традиции, от которых зависела их военная мощь. И примерно к 140 году до н. э. они превратили бóльшую часть прежней Персидской империи в слабо интегрированное собственное царство.

Монархи Парфии любили называть себя наследниками Кира и Дария и очень старались ассимилироваться с высокой культурой Запада. Однако на самом деле их государство всегда было «дешевым». Оно никогда не могло угрожать существованию Рима, хотя и могло вызвать на короткое время острый шок у любого римлянина, когда тот забывал о мощи кочевнической кавалерии. Парфянские всадники были знамениты своей «парфянской стрельбой», когда наездник делал вид, что спасается бегством, а затем разворачивался в седле и посылал стрелы в преследователя. Подобная тактика позволила Парфии избавиться от римского полководца Красса, который в 53 году до н. э. в результате стремительной атаки потерял и свою армию, и свою жизнь. Парфянский царь — большой поклонник западной культуры — смотрел греческую трагедию [«Вакханки» Еврипида. — Ред. ], когда ему доставили голову Красса. Он был достаточно хорошо образованным человеком, и смог понять юмор ведущего актера, когда тот творчески использовал в ходе исполнения своей роли этот ужасный «сувенир».

Однако проблемы Рима с парфянами на западном конце степей бледнеют по сравнению с проблемами Китая с сюнну на их восточном конце. Превентивная война 215 года до н. э., предпринятая Первым циньским императором, привела к катастрофическому результату: вместо того чтобы запугать кочевников, она вызвала политическую революцию в степях, объединив враждовавшие племена сюнну в первую в мире истинную кочевую империю. Вместо того чтобы облагать налогами крестьян, дабы оплачивать конную аристократию, как это делали парфяне, повелитель сюнну Маодунь (в отечественной литературе чаще именуется Модэ. — Ред .) обеспечивал средствами свое сверхдешевое государство исключительно за счет того, что грабил Китай и покупал лояльность более мелких вождей кочевников награбленными шелками и винами.