Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Таким образом, арабские мигранты нашли свои собственные преимущества отсталости: их комбинация идеи спасения и милитаризма дала им организацию и цель — и это в мире, где и то и другое было редкостью.

Подобно многим другим периферийным народам, стремящимся найти себе место в центре, арабы утверждали, что они рождены для этого, поскольку являются потомками Исмаила, сына Авраама. Своими собственными руками, утверждали мусульмане, Авраам и Исмаил построили Каабу, главное святилище в Мекке. Ислам изначально был фактически подлинной религией Авраама, от которой отделился иудаизм. В Коране иудаизм рассматривается всего лишь как кузен ислама. «Кто, — спрашивалось там, — кроме глупца, откажется от веры Авраама?» Все пророки от Авраама до Иисуса были истинными (хотя Иисус в Коране не являлся Мессией), а Мухаммед был просто последним пророком, который поставил печать на послании Господа и выполнил обетования иудаизма и христианства. «Наш Бог и ваш Бог — один» 13, — настаивал Мухаммед. Конфликт между этими религиями Книги не был неизбежным. Фактически Запад нуждался в исламе.

Мухаммед отправил письма Хосрову и Ираклию, в которых все это объяснялось, но ответов на них так и не получил. Не важно! Арабы продолжали перемещаться в Палестину и Месопотамию. Они приходили не армиями, а скорее военными отрядами, численность которых редко превышала пять тысяч и, вероятно, никогда не была более пятнадцати тысяч. Они обычно не устраивали ожесточенных битв, а чаще придерживались тактики «бей и беги». Однако те немногие вооруженные силы, что оказывали им сопротивление, редко бывали намного бóльшими. Обе империи в 630-х годах были банкротами, распадались на части и были не в состоянии достойно встретить эту непонятную новую угрозу.

Фактически большинство людей в Юго-Западной Азии, по-видимому, не слишком заботило, заменят арабские вожди византийских и персидских чиновников или нет. На протяжении веков обе империи подвергали гонениям многих своих христианских подданных из-за доктринальных тонкостей. В Византийской империи, например, с 451 года официальная позиция состояла в том, что у Иисуса было две природы — одна человеческая и одна Божественная, — объединенные в едином теле. Некоторые египетские теоретики возражали против этого и заявляли, что Иисус на самом деле имел лишь одну (чисто Божественную) природу, и к 630-х годам так много людей гибло из-за этого вопроса, что множество христиан в Сирии и Египте, сторонников единственной природы Христа [128] Специальный термин для их обозначения — монофизиты (от древнегреческих слов μόνος — «один, единственный» и φύσις — «природа, естество»). , приветствовали мусульман. Лучше иметь неверных господ, для которых этот вопрос не имел смысла, нежели единоверцев, готовых из-за него развязать священный террор.

Всего четыре тысячи мусульман вторглись в Египет в 639 году, но Александрия капитулировала без боя. Мощная Персидская империя, еще не оправившаяся от десятилетней гражданской войны, рухнула как карточный домик. Византийцы отступили в Анатолию, потеряв территории, с которых собиралось три четверти налогов империи. На протяжении следующих пятидесяти лет «дорогостоящие» учреждения Византии прекратили свое существование. Империя выжила только благодаря тому, что быстро находила «дешевые» решения, полагаясь на местную знать, когда нужно было набрать войска, и на солдат, которые сами выращивали для себя продовольствие, вместо того чтобы получать жалованье. К 700 году в Константинополе жило едва 50 тысяч человек. Поскольку город остался без импорта, его пригороды распахивались под сельскохозяйственные культуры, а использование монет сменилось бартером.

На протяжении столетия арабы поглотили самые богатые части западного центра. В 674 году их армии стояли лагерем под стенами Константинополя. Через сорок лет они уже стояли на берегах Инда в Пакистане и направились в Испанию, а в 732 году их военные отряды достигли Пуатье в Центральной Франции. Затем миграции из пустынь в центральную часть [бывших] империй замедлились. Тысячелетие спустя Гиббон говорил:

«В своем победоносном наступлении сарацины [мусульмане Северной Африки] прошли более тысячи миль, от Гибралтарской скалы до берегов Луары. Если бы они еще прошли такое же пространство, они достигли бы пределов Польши и горной Шотландии. Рейн было не труднее перейти, чем Нил или Евфрат, и арабский флот мог бы без боя войти в устье Темзы. И если бы это случилось, то в настоящее время, быть может, обучали бы в школах Оксфорда толкованию Корана и с высоты их кафедр доказывали бы обрезанному народу, как святы и истинны откровения Магомета» 14.

«От таких бедствий христианский мир предохранили гений и фортуна одного человека», — добавил Гиббон — с немалым сарказмом. В Британии XVIII века — как и в Константинополе VII века — обыденная мудрость рассматривала христианство как определяющую ценность Запада, а ислам — как его антитезис. Правители в центрах, вероятно, всегда изображали тех, кто прибывал в их пределы с окраин, как варваров. Однако Гиббон прекрасно понимал, что арабы на самом деле были частью более обширной трансформации западного центра в ходе второй волны «Осевого времени», которая началась с триумфа христианства. Фактически мы можем в духе Гиббона отнести арабов к еще более длительной по времени традиции, уходящей в прошлое вплоть до аморитов в Месопотамии за 2200 лет до н. э., и видеть в них тех, кого они видели в себе сами: а именно людей, которые уже были втянуты в центр в результате конфликтов в нем и которые теперь претендовали на законное место во главе его. Они пришли не хоронить Запад, но сделать его более совершенным; не нарушить честолюбивые планы Юстиниана и Хосрова, но исполнить их [«не нарушить пришел Я, но исполнить»].

Множество политических мудрецов в нашем собственном столетии, как и критики Гиббона в XVIII столетии, находят удобным считать исламскую цивилизацию внешней по отношению к западной цивилизации (под которой они обычно понимают Северо-Западную Европу и ее заморские колонии) и противостоящей ей. Но такая точка зрения игнорирует исторические реалии. К 700 году именно исламский мир являлся — более или менее — западным центром, а христианский мир был попросту его северной периферией. Арабы собрали в одном государстве примерно столь же большую долю земель западного центра, какую собрал Рим.

Арабские завоевания заняли больше времени, нежели завоевания Вэнь-ди на Востоке. Однако поскольку арабские армии были так малы, а сопротивление населения им — обычно таким ограниченным, они редко опустошали земли, которые завоевывали, и в VIII веке уровень социального развития Запада наконец-то перестал снижаться. Теперь, возможно, западный центр, бóльшая часть которого была заново объединена, сможет прийти в норму, как это произошло в VI веке с восточным центром, и разрыв между Востоком и Западом опять сократится.