Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Во время этой войны смелых и вероломных поступков было совершено достаточно, чтобы их описаниями полностью заполнить эту книгу, однако реальная история рассказывалась на языке фунтов, шиллингов и пенсов. Благодаря кредиту британские армии и флоты регулярно пополнялись, но Франция не могла оплачивать свои счета. «Наши колокола износились, звоня по случаю побед» 63, — хвастался в 1759 году один высокопоставленный британец, и в 1763 году у истощенной Франции не осталось иного выбора, кроме как отдать бóльшую часть своей заморской империи (рис. 9.8).

Впрочем, война Запада тогда еще едва перевалила за середину. Даже Британия испытывала финансовые трудности. И когда плохо продуманная схема, имевшая целью заставить американских колонистов взять на себя оплату части счетов за эту войну, вызвала в 1776 году восстание, то Франция оказалась тут как тут с наличными деньгами и кораблями, что радикально изменило ситуацию для восставших. И даже кредитные возможности Британии не в силах были помочь одолеть решительно настроенных мятежников, которые находились за три тысячи миль от Англии, и другую великую державу.

Однако финансы оказались в силах залечить травму, полученную в результате этого поражения. В любом разумно устроенном мире утрата Америки в пользу революционеров, которые провозглашали свое стремление к счастью словами, вдохновленными французским Просвещением, привела бы к банкротству атлантической экономики Британии и способствовала бы возникновению Французской империи в Европе. Питт очень сильно опасался этого, и поэтому предупреждал, что если Британия проиграет, то он ожидает, что каждый джентльмен в Англии продаст все свое имущество и сам отправится в Америку. Однако торговля и кредит в очередной раз пришли на помощь. Британия выплатила свои долги, ее флот по-прежнему патрулировал морские трассы, и она продолжала перевозить товары, в которых по-прежнему нуждались американцы. К 1789 году англо-американская торговля вернулась на предреволюционный уровень.

Однако для Франции 1789 год стал бедствием. Чтобы выиграть в этой американской войне, король Людовик XVI влез в долги, которые был не в состоянии выплатить, и поэтому теперь созвал дворян, духовенство и богатых простолюдинов, чтобы попросить их ввести новые налоги. Он добился лишь того, что собравшиеся простолюдины повернули Просвещение и против него. Провозгласив права человека (сначала — права мужчин, а два года спустя — также и права женщин), богатые простолюдины затем разделились: половина из них оказалась активными участниками событий, а половина пыталась не оказаться на пути непредсказуемой спирали восстания и гражданской войны. «Пусть на первое место выйдет террор» 64[М. Барер, речь в Нац. собр. 5 сент. 1793 года], — кричали радикалы, и затем казнили своего короля, его семью и тысячи своих собратьев-революционеров.

Опять-таки рациональные ожидания оказались несостоятельными. Вместо того чтобы оставить Британию единственной владычицей Запада, эта революция открыла путь к новым формам массовых военных действий. На протяжении немногих головокружительных лет было похоже, что Наполеон — гениальный генерал — наконец-то создаст европейскую континентальную империю. В 1805 году он собирал свою Великую армию, чтобы предпринять четвертую французскую попытку вторжения в Британию — начиная с 1689 года. «Дайте нам возможность властвовать на Канале в течение шести часов, — говорил он войскам, — и мы будем властелинами этого мира!» 65[речь в Болонье, 1805 год].

Наполеон никогда не получил свои шесть часов. И пускай он сделал реальностью наихудшие кошмары британских торговцев, закрыв им доступ во все гавани в Европе, он не смог сокрушить их финансовую мощь. В 1812 году Наполеон контролировал четверть населения Европы, а французская армия находилась в Москве. Двумя годами позже он уже не был у власти, а русская армия (которой платили британцы) находилась в Париже. А в 1815 году дипломаты на Великом конгрессе в Вене прорабатывали условия, благодаря которым война Запада возобновилась только через девяносто девять лет.

Привели ли все эти войны в конечном счете к значительным изменениям? Некоторым образом, ответ будет — «да». В 1683 году — накануне англо-французского конфликта — Вена была в очередной раз осаждена турецкой армией. А к тому времени, когда великие державы собрались в этом городе в 1815 году, в результате войны Запада западноевропейские огневая мощь, дисциплина и финансы далеко опережали таковые у кого бы то ни было в мире, и турецкие армии более не приходили. Когда в 1798 году Наполеон вторгся в Египет, османам пришлось полагаться на Британию, чтобы выдворить его оттуда, а в 1803 году британские войска численностью менее чем в пять тысяч человек (половина из них была набрана на месте и обучена пользоваться европейскими мушкетами) рассеют в десять раз большие, чем у них, южноазиатские силы при Ассайе. Баланс в отношении военной мощи впечатляющим образом сместился в пользу Западной Европы.

Но с другой стороны, можно ответить и «нет». Несмотря на все сражения и бомбардировки, реальная заработная плата после 1750 года продолжала снижаться. Появившееся в 1770-х годах новое поколение ученых, называвших себя политическими экономистами, привлекло все инструменты науки и просвещения, чтобы разобраться с этой проблемой. Новости, которые они получили в результате своих исследований, не были хорошими: имеются, утверждали они, «железные законы», правящие человечеством. Во-первых, хотя империя и завоевание могут привести к росту производительности и доходов, но люди будут всегда превращать дополнительное богатство в большее количество детей. Затем пустые животы этих детей поглотят все это дополнительное богатство, и что еще хуже, когда эти дети вырастут и для них самих потребуются рабочие места, то конкуренция между ними опять приведет к снижению заработных плат до уровня на грани голода.

Казалось, не было никакого выхода из этого жестокого цикла. Если бы эти политические экономисты знали об индексе социального развития, они, вероятно, указали бы на то, что, хотя «твердый потолок» [в который это развитие уперлось] был немного приподнят, он оставался таким же твердым, как всегда. Возможно, что им интересно было бы узнать, что примерно в 1773 году уровень социального развития Запада догнал уровень социального развития Востока. Однако они наверняка сказали бы, что это на самом деле не важно, поскольку «железные законы» воспрещают сколь-нибудь существенный дальнейший рост значения индекса и на Востоке, и на Западе. Политическая экономия научно доказала, что на самом деле ничто не может когда-либо измениться.