Андрей Юрганов - Категории русской средневековой культуры

Если человек по своим внутренним свойствам находит удовольствие в законе Божьем, то в «членах моих, — писал апостол Павел, — вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих». Павел определял, что своим умом он служит Богу, а законом плоти — греху. Истинная свобода — быть рабом Божьим по духу! Рабство в таком контексте — высшее проявление человеческого духа.

Обратимся же теперь к русской средневековой мысли.

В русской средневековой литературе трудно найти более загадочный текст, чем «Лаодикийское послание». Количество работ о нем значительно превосходит число строк послания. Притом, добавим, раскрытием смысла произведения заняты ученые не только у нас в стране, но — даже в большей степени — за рубежом. Коллективные усилия целых поколений исследователей не привели к сколько-нибудь единому результату, но создали целые историографические направления в изучении этого памятника Об этом феномене уже писали Ф. Лилиенфельд и А.И. Клибанов, разбирая внимательно разные точки зрения на смысл и значения «Лаодикийского послания» в общественной и культурной жизни страны. Существующий анализ этих тенденций в целом избавляет нас от необходимости вновь возвращаться к историографии темы. Отметим лишь основные концептуальные позиции и новейшие работы, еще не вошедшие в историографические обзоры. Многие историки (Н.А. Казакова, Я.С. Лурье, А.А. Зимин, Ф. Лилиенфельд, А.И. Клибанов и др.) видят в этом памятнике ересь, возникшую под влиянием разнородных явлений (гуманизма западноевропейских ересей и даже иудаизма), но никто из них не считает официальные обвинения против еретиков в том, что они встали на точку зрения иудаизма в отношении христианства серьезными, заслуживающими доверия [444]. Другие историки [445](Н.Н. Розов, В.В. Колесов, С. Эттингер, Дж. Файн, Ф. Кемпфер, Дж. Майер и др.) всерьез воспринимают клерикальные сентенции, полагая, что в московском кружке еретиков наметился серьезный поворот к Ветхому Завету, что и нашло отражение в таком памятнике, как «Лаодикийское послание».

В новейшей историографии эти тенденции вновь обнаружились. Так, М. Таубе продолжает, вслед за Файном и другими историками, считать, что этот памятник имеет прямое отношение к ветхозаветной традиции, — ни о каком другом влиянии говорить не приходится из-за положительных оценок фарисейства и фиксации значения ветхозаветного пророка в становлении «веры» [446]. Иной точки зрения придерживается Р. Штихель. Он считает, что текст «Лаодикийского послания» восходит к письменности раннего христианства I-II вв. Прямое указание на «положительное значение» фарисейства можно понять в контексте истории становления христианского сознания, которое в древнейшую свою эпоху не отвергало полностью фарисейство, а, напротив даже, было ему близко по духу в отличие от саддукеев, не признававших Воскресения и загробной жизни. Памятник этот, считает Р. Штихель, не еретический, ибо в нем нет ничего, что не соответствовало бы христианской традиции [447].

Итак, текст (цифровые обозначения автора):

1. Душа самовластна, заграда ей вера.

2. Вера наказание ставится пророком.

3. Пророк старейшина исправляется чюдотворением.

4. Чюдотворения дар мудростию усилеет.

5. Мудрости сила — фарисейство жительство.

6. Пророк ему наука.

7. Наука преблаженная.

8. Сею приходит страх Божий.

9. Страх Божий начяло добродетели.

10. Сим вооружается душа.

Приведем также Грамматический тип этого сочинения:

Душа самовластна, заграда ей вера.

Веры наказание ставится пророком.

Пророк старейшина исправляется чюдотворением.

Чюдотворения дар мудростию усиляет.

Мудрости сила фарисейско жительство.

Пророк ему наука.

Наука преблаженная.

Сею приходим в страх Божий.

Страх Божий — начало добродетели.

Сим съоружается душа.

В других сохранившихся текстах «Лаодикийского послания» разночтения несущественны и не определяют собой качественно иную семантику (Казакова Н.А. и Лурье Я.С. Указ. соч. С. 265-272).

Федор Васильевич Курицын, подписавшийся под этим произведением, был великокняжеским дьяком и активно поддерживал внука Ивана III, Дмитрия, ставшего наследником великого князя. Если следовать логике Иосифа Волоцкого, то обращение Федора Курицына к ереси произошло не тогда, когда в Москву из Новгорода приехали еретики Алексей и Денис, «многие души» верных христиан погубившие и «в жидовьство отведоша», а после казней, которые обрушил на новгородских еретиков архиепископ Геннадий, растерзывая их «скверные утробы». По мысли же самого архиепископа, Федор Курицын стал еретиком, когда вернулся из «Угорские земли», а произошло это возвращение, по мнению Я.С. Лурье, около 1484-1486 гг. [448]

В кружок Федора Курицына, помимо него самого, входили дьяки Истома и Сверчек, Ивашко Черный (великокняжский писец), купец Зубов, Иван-Волк Курицын (брат Федора), Митя Коноплев и некоторые другие. Не исключено, что близка к этому кружку была сноха великого князя Елена Волошанка. Сказать, в чем именно состояли еретические взгляды этих людей, затруднительно прежде всего потому, что не дошли до нас их еретические произведения, если не считать загадочного текста «Лаодикийского послания».

В 1502 г. в опале оказались Дмитрий-внук и его мать. В 1504 г. церковный собор осудил еретиков, и великий князь даже отправил некоторых осужденных на костер. Среди казненных был брат Федора Курицына, Иван-Волк. Судьба же самого дьяка неизвестна

Существуют два основных перевода текста «Лаодикийского послания». Начнем с того, который сделал Я.С. Лурье:

«Душа самовластна, ограда ей вера Вера — наставление, устанавливается пророком. Пророк — старейшина, направляется чудотворением. Чудотворения дар поддерживается мудростью. Мудрость — сила, фарисейство — образ жизни. Пророк ему наука, наука преблаженная. Ею приходим к страху Божьему Страх Божий — начало добродетели. Им вооружается душа» [449].

А.И. Клибанов прибегнул, как он сам заметил, к «вольному» переводу: «Душа самовластна. Оградой самовластия, чтобы оно не превратилось в бесчинство, служит вера, учителем которой является пророк. Истинный (находящийся на духовной высоте) пророк узнается по его дару творить чудеса. Дар этот силен мудростью, а не сам по себе. Фарисейство только внешний устав (ученость, а не наука). Ее одухотворяет, наполняет внутренним содержанием пророк. Вот наука, несущая человеку блаженство. С нею приходит страх Божий, те. постоянное памятование Бога. Так вооружается душа» [450].

В своей ранней работе А.И. Клибанов дал несколько иной перевод текста. Приведем его полностью: «Душа (по своей природе) свободна. Ее оградой (чтобы свобода не превратилась в произвол) является вера. Учение веры дается пророком. Пророк-руководитель обнаруживается (как истинный) по способности чудотворения. Дар этот силен мудростью (а не сам по себе), В мудрости — сила. Фарисейство есть жительство, т.е. внешний устав жизни. Ему служит наукой (т.е. одухотворяет, наполняет внутренним содержанием) пророк. (Вот) наука, несущая блаженство человеку, с нею приходит страх Божий (т.е. постоянное памятование веры). Так вооружается душа» (Клибанов А.И. «Написание о грамоте» (Опыт исследования просветительско-реформациокного памятника конца XV — половины XVI века) // Вопросы истории религии и атеизма. М., 1955. Вып. 3. С. 335).