Людмила Фойгт - Женщины Кузнецкстроя [Воспоминания. Документы. Фотографии]

Раз так — послали меня на низовую работу, направили секретарем парткол-лектива ЦЭС. Первым долгом поставила себе задачей овладеть делом. А то мне называют целый ряд вещей — воздуходувка, машинный зал, турбинный зал... А что это такое, я не знаю. Там были Ярошенко и Петровых, очень хороший парень. Он был помощником начальника строительства. Я попросила их помочь мне. Они мне очень помогли. Показывали, рассказывали, книжки дали. Начала изучать бетонную работу, чтобы понимать, если придется разговаривать на эту тему.

Я была недовольна начальником, потому что он не знал работы. У нас были сильные стычки. Он давал массу неправильных распоряжений, была масса переделок, бесхозяйственность, работы шли плохо. Я несколько раз ходила к Станки-ну, чтобы снять его. Наконец, он сам сбежал. Послали к нам Гольденберга. Этот — тип умный, он понимал дело, но с ним было трудно работать, потому что он не совсем коммунист, и у нас с ним были стычки. Был у нас такой случай. Клали у нас балки, и в этих балках должны быть швы. Эти швы должны быть совершенно свободны. Когда их клали, между ними укладывали кусочки дерева для расширения материала. Я ходила день и ночь по стройке и наблюдала работу. Я имела огромнейший авторитет. Кто чего не сделает — все прут ко мне, и я сделаю. А то ходят: к одному, другому, третьему — ничего не выходят. Они все прекрасно относились ко мне. Называли партмамашей. Я каждый день бывала в машинном зале, Как только прихожу, я обыкновенно начинаю всюду лазать. Лазала по лесам, а рабочие удивлялись: “Какая толстая, как она лазает.” Я лазала по лесам, и мне не страшно было. Как только войду в зал, сейчас же кричат: “Пришла партмамаша!” — все уж меня знали.

Гольденберг никогда на стройку не ходил, он все в конторе сидел и не знал, что там делается. Я приду, бывало, к нему и спрашиваю:

— Почему это не так делается да почему то не так делается? — а он говорит:

— Ничего подобного.

— Откуда ты знаешь?

— Мне докладывали. А ты откуда знаешь?

— А я действительно знаю.

Я всегда была сама на строительных работах. К тому же, если что случалось, рабочие моментально приходили и сообщали мне. Однажды он мне сказал: “Ты этого совсем не знаешь, надо проверить!” Ну, проверили. И я оказалась права. В дальнейшем он уже знал, что, если я что-нибудь говорю, — это действительно так.

Тогда никакие трудности не останавливали. Был такой случай. Нам надо было установить турбину 6000 киловатт. Был установлен определенный срок — 3 месяца. Я собираю инженерно-технический персонал и говорю: «У нас остается полтора месяца, нам предстоят огромнейшие монтажные работы, и нужно будет, чтобы вы этому делу помогли.» Они говорят: «Из этого ничего не выйдет». У нас был американец Диз. Он со мной часто спорил. Он хорошо ко мне относился, но он тоже заявил, что это невозможно, что это огромнейшая работа. Тогда я сказала:

— Разрешите мне поговорить с рабочими. Поручите мне это дело. Я поговорю с рабочими, и они возьмут на себя это дело.

Они говорят:

— Ничего не выйдет. Всякие расчеты — никак нельзя сделать.

— А если рабочие возьмутся и действительно сделают, вы как инженерно-технический персонал пойдете на помощь у себя на своих участках?

— Конечно, мы будем помогать.

Коммунисты мне сказали, что надо работать день и ночь, чтобы дать машины. Я им сказала, что им буду доставлять еду, все организую, но турбину надо дать. Они согласились. Собрали рабочих — они говорят: «Что сказала партмамаша — это закон.» Я объяснила рабочим, как обстоят дела, они приняли мое предложение и начали работать, и, действительно, по-ударному работали. И вот в течение полутора месяцев они не выходили из корпусов, кроме того что в уборную. Я кормила их чем только могла — и куры, и гуси, и горячее им приносили, и холодное. Спали по полтора часа и снова работали.

Действительно, героические рабочие — они дали турбину за полтора месяца.

А этот американец Диз вначале не понимал, что такое соцсоревнование и ударничество. Когда он посмотрел, как эти люди работали, тогда он мне сказал: «Теперь я понимаю, что такое соцсоревнование.»

В течение полутора месяцев я тоже не выходила со станции: вдруг какая-нибудь задержка или чего не хватает, — я сейчас же доставляю.

Пустили мы турбину. Был митинг, потом был пленум горкома партии, меня решили забрать в горком. Я была страшно недовольна, возмущалась и возражала, не хотела выходить на работу. Потом все-таки начала работать в массовом секторе. Никакой культурной работы не было. Денег на это мне не давали. Я поставила себе задачу организовать культурный центр. Хотела огородить сад. Но в то время леса на площадке совсем не было. Тут приходит 35 вагонов лесу. Этот лес пришлось красть. А потом организовала субботники — огораживали. Франкфурт видит лес и спрашивает:

— Интересно, кто это строит?

Целый месяц люди очень интересовались, что там делается, но я сказала — никого не пускать. Мне все опять говорили, что из этого ничего не выйдет, даже Хитаров. А я ему говорила: через месяц посмотрим, а до тех пор никого в сад не пущу. Как оказалось, Франкфурт туда ходил каждую ночь. Была проделана огромная работа. Место, где сейчас стоит театр, нужно было выровнять, потом нужно было сделать сооружения: буфет, читальню, беседки, скамейки... На скамейки я дала разверстку по всем цехам по 10-15 скамеек: умри, но сделай, — никаких разговоров. Скамейки сделали на двух человек, чтобы третьему негде было сесть — чтобы хулиганства не было. И действительно, хулиганства не было, и часто говорили: «Вот хитрая! Что она сделала — парочка только может сидеть!» Все это устроили, пригласила садовника. Там у нас был большой портрет Сталина, прекрасный портрет, как живой. Его потом переносили оттуда и порвали. Садовник сделал клумбы, осветили сад. Когда приезжали артисты, они говорили, что этот сад — кусочек Швейцарии. Все поражались. После этого я пошла к Аверьянову и Хитарову и сказала: «Пойдемте, я вам покажу.» Вечером сад был очень красиво освещен, все было изумительно. Я их привела, сторож открыл ворота. Хитаров прямо не верил:

— Как же это ты за месяц сделала?

— Все сделала, сказала вам месяц — и вот, пожалуйста!

По вечерам в саду собиралось народу по нескольку тысяч, все дамы в своих нарядах — некуда же больше ходить. Все были очень довольны, а главное, — все это сделалось без денег, и все не верили, что получится. А потом: «Молодец, молодец...» А сколько одной земли пришлось вывезти! У меня был большой план относительно этого сада. Мне не удалось закончить, потому что вскоре меня опять

переключили на другую работу.

***

Когда я жила в Киеве, мне дали квартиру в монастыре. Была там у них игуменша. Обычно к ним туда никто не мог ходить. Этот монастырь был в центре города, очень красивый, огороженный огромной стеной. Огромнейший монастырь, и прекрасный фруктовый сад. Жили они очень хорошо.