Вячеслав Шпаковский - Самураи. Первая полная энциклопедия

Да, женщины в Японии были полностью подчинены мужчинам, подчинены настолько, что… сами выбирали своим мужьям наложниц и вели переговоры с хозяйками «веселых домов» о стоимости оказанных им услуг. Однако где, в какой стране мира их положение от этого отличалось? Пышными были свадьбы и европейских феодалов, и русских бояр, ну а владыки-многоженцы были известны как на Западе, так и в допетровской Московии. Но там это носило характер исключительности, тогда как в Японии и разводы (почти немыслимые в христианской Европе, где правом на расторжение брака папой пользовались разве что исключительно короли!), и наложницы, не говоря уже о гомосексуальных отношениях, никого не удивляли и считались абсолютно естественным делом! Причем последние практиковали даже не столько сами самураи, сколько… буддийские монахи в монастырях, о чем отец Франциско Ксавье в своем письме в штаб-квартиру ордена иезуитов сообщал еще 5 ноября 1549 года: «Похоже, что миряне здесь совершают гораздо меньше грехов и больше слушают голос разума, чем те, кого они почитают за священников, которых они называют бонзами. Эти [бонзы] склонны к грехам, противным природе, и сами признают это. И совершаются они [эти грехи] публично и известны всем, мужчинам и женщинам, детям и взрослым, и, поскольку они очень распространены, здесь им не удивляются и [за них] не ненавидят.

Кесаи Эйсен (1790–1848) Типичная сюнга.

Те, что не являются бонзами, счастливы узнать от нас, что это есть мерзкий грех, и им кажется, что мы весьма правы, утверждая, что они [бонзы] порочны и как оскорбительно для Бога совершение этого греха. Мы часто говорили бонзам, чтобы не совершали они этих ужасных грехов, но все, что мы им говорили, они принимали за шутку, и смеялись, и нисколько не стыдились, услышав о том, каким ужасным является этот грех.

В монастырях у бонз живет много детей знатных вельмож, которых они учат читать и писать, и с ними же они совершают свои злодеяния. Среди них есть такие, которые ведут себя как монахи, одеваются в темные одежды и ходят с бритыми головами, похоже, что каждые три-четыре дня они бреют всю голову, как бороду» [49] Александр Куланов, Нацуко Окино. Обнаженная Япония: Эротические традиции Страны солнечного корня. М.: АСТ / Астрель, 2008. С. 137. .

Конечно, подобная «толерантность» на первый взгляд весьма удивляет, а кого-то может просто шокировать. Но все познается в сравнении, и чем в этом плане лучше «оборотная медаль» отношения к сексу у нас на Руси, где святые отцы церкви и их последователи любые формы интимных контактов приравнивали к блуду. При этом не был исключением и секс между супругами, состоящими в законном браке, и освященном церковным же таинством! Более того, непонятно, зачем в требнике XV века в «Сказе как подобает исповедовать» около 95 % текста было посвящено выпытыванию подробностей интимной жизни исповедующегося. Ну а само начало исповедального чина было таково: «Как, чадо и братие, впервые растлил девство свое и чистоту телесную осквернил, с законною женою или с чужою… Како в первых растлил девство свое: блудом ли или с законною женою, ибо блуд бывает всякий?» Вот с таких вопросов исповедь у нас в то время и начиналась, причем исповедник не просто спрашивал о грехе вообще, он требовал подробного рассказа о каждом из видов прегрешений, в которые включались практически все известные на сегодняшний день извращения и просто способы разнообразить сексуальную жизнь. Все остальные грехи умещались в одной короткой фразе: «А после этого всех спросить об убийстве, и о воровстве, и о захвате золота или кун». А вот более позднее примерное «Исповедание женам» из требника уже XVI века: «И наузы (амулеты, считавшиеся проявлением язычества!) на себе носила, и осязание своими руками тайных уд у своего мужа и у чужих, и целовала их, и у себя также повелевала. И со ближним в роду в любодеянии и в прелюбодеянии блудила всяким содомским блудом, на них взлазила и на себя вспускала, и созади давала, и в задний проход давала, и язык в рот вдевала, и во свое лоно язык влагать давала, и у них тако же творила… Блудила на девицах и над женами, на них взлазила и на себя вспускала блудити, и целовала их во уста, и за груди, и в тайные уды с похотию до истечения похоти, и своею рукою сама во свое тело блудила» [50] Цит. по: Занков Д. Блуд бывает всякий // Родина. № 12. 2004. .

И что же, неужели во всем этом было больше чистоты, нравственности и морали? И неужели расписанные в деталях за все это епитимьи людей от их совершения останавливали, или, скажем так, все они, узнав на исповеди обо всех этих грехах, одномоментно от них сразу и навсегда отворачивались? Кстати, тех же монахов на исповеди надо было вопросить о рукоблудии, а также задать ну просто удивительный вопрос: «Не смотрел ли с похотию на святые иконы?» Комментарии к этому, как говорится, в данном случае излишни! Но можно вспомнить притчу о бревне и соломинке в глазу, очень уместной именно в этом случае.

Интересно, что одежды невесты в Японии были издавна белого цвета, причем даже раньше, чем белый цвет сделался цветом невесты в Европе (например, во Франции XIV века белый цвет считался символом вдовства!). Причем белый цвет в Японии имел сразу два толкования – непорочность и чистота, с одной стороны, и цвет смерти – с другой. Двойственное значение в данном случае объясняется тем, что девушка, выходя замуж, умирает для своей семьи и возрождается в семье мужа. При этом на кимоно невесты очень часто изображали журавлей и сосновые ветви как символ счастья и семейного благополучия в память о Тэё и Мацуэ. При этом саму свадьбу обычно проводили по синтоистскому обряду, так как синтоизм считался религией жизни, а вот хоронили людей по буддийскому, так как считалось, что буддизм – «религия смерти».

В этот момент мужчины и женщины по обе стороны дорожки начали толочь рис в своих ступках, каждое движение – выверенное и отточенное, каждый удар – в строго определенное время, так как паланкин уже приблизился к воротам. На крыльце две женщины из семьи Симадзу зажгли по свече, стоя по правую и левую стороны коридора, ведущего в покои новобрачных.

Наконец четверо мужчин из рода Магоме внесли во двор паланкин, совершенно укрытый от взоров богато украшенными занавесками. Когда его пронесли мимо толокших рис слуг, находившиеся слева от дорожки передали свои ступки на правую сторону, и содержимое двух чанов было смешано в одном сосуде.

У крыльца паланкин опустили на землю. Занавески раздвинули, и Магоме Сикибу шагнула на землю. Она была в белом шелковом кимоно с ромбовидной вышивкой, сшитом из подаренного Тадатуне на свадьбу отреза. Под ним виднелся нижний халат, тоже из белого шелка. Белая шелковая вуаль закрывала лицо, оставляя открытым для взоров только верх прически. Сикибу медленно поднялась по ступенькам между двумя поклонившимися ей женщинами. Когда она миновала их, левую свечу пронесли над правой и, соединив их вместе, потушили. Уилл и Симадзу но-Таканава, все родичи Симадзу и Магоме, собравшиеся на свадьбу, – все склонились в поклоне, когда Сикибу шла к ним по коридору. Сегодня она была самой почетной персоной среди присутствующих, и ей воздавались соответствующие уважение и почести. Она прошла мимо, не поднимая вуали, и две женщины из Симадзу проводили ее в специальную комнату, превращенную на время в комнату невесты. Оправив платье и подкрасившись, она вновь появилась среди гостей и, поднявшись на возвышение, села на вышитой циновке.