Николай Бессонов - Суды над колдовством

В такой обстановке в 1628–1630 годах была развязана истеричная компания по искоренению колдовства, заглохшая только после того, как город оккупировали шведы. Дорога на костёр в Оффенбурге не была лёгкой. Поначалу ведьм везли в ратушу. Там судебный исполнитель публично зачитывал признания. Потом повозка через город ехала к месту казни, толпа следовала за ней, ругая осуждённых последними словами. Вопли ненависти чередовались со злобными насмешками… Мудрено ли, что на следствии слабые духом выдавали «сообщниц». Им невыносима была сама мысль о том, что последний путь придётся выдержать в одиночку. В итоге на каждую казнь (а без них в разгар преследований и месяца не проходило) в телеге набиралось по четыре-пять женщин. Особой милостью в Оффенбурге считалось, если на смерть повезут коротким путём — прямо из тюрьмы к месту казни. Такое послабление оговаривалось заранее; причём (миловать так миловать) народу в этом случае запрещали идти далее городских ворот. С другой стороны, самым отъявленным ведьмам рвали по дороге грудь раскаленными щипцами.

Ненависть и возмущение горожан особенно страшили девочек. Характерен эпизод с малолетними сестрами Видерштеттер, которые наотрез отказались умирать без Урсулы Вейд. Подробности этой мрачной истории таковы. Вначале девочки лишились мамы. Из соседнего городка пришла бумага, будто ее видели на шабаше не менее сотни раз. Зимой 1628 года за бедную женщину взялись вплотную. Тиски для пальцев и стул с раскалённым сиденьем пусть не сразу, но сломили её; 14 января она была казнена. Едва дочери перенести утрату, как очередь дошла и до них. В допросных листах, присланных из соседнего города, оказались обвинения на сестёр Видерштеттер, а также на Урсулу Вейд. В начале лета три юные колдуньи были арестованы. Их ждал утверждённый ратушей порядок следствия. Известно, что в Оффенбурге женщин и девушек не только жестоко пытали, но и вгоняли в краску, заголяя для поиска всяких колдовских штучек. С этих бесстыдных процедур следствие начиналось и с их повторами шло Анна-Мария. Барбара и Урсула недолго терпели пытки. Они признались в колдовстве и были осуждены. Когда настал день казни, совет сообщил сёстрам, что «Урсула сегодня не может». Девушка отреклась от своих показаний, и её казнь была приостановлена. Девчонки Видерштеттер возмутились. Умирать, так всем вместе!

— Тогда и с нами повремените, без Урсулы мы умирать не согласны.

Это заявление вызвало трехдневную заминку. Суд собрался заново и поинтересовался, желает ли Урсула пройти через допросы по новому кругу. При виде орудий пыток девушка дрогнула и смирилась со своей судьбой. Она готова была признать свою вину, лишь бы (по выражению старинного протокола) избежать «адской боли».

19 июня Барбара, Анна-Мария и Урсула были казнены. Их смерть не была мучительной. Палач обезглавил девушек; костру достались только их тела. Сестры Видерштеттер стали в своей невезучей семье третьим поколением казнённых за колдовство. Помимо сожжённой ненадолго до них матери, двадцатью годами ранее судьи обратили в пепел их бабушку (Konig, 1928 стр. 288).

Нравственные страдания осуждённых были связаны не только с ненавистью земляков. После смертного приговора следовало свести счеты с земной жизнью. Последняя исповедь становилась для множества женщин страшным испытанием. Колдунья и духовник — это особая тема. Прежде всего, надо обрисовать главную нравственную дилемму, которую ставили ведовские процессы. Сестры Видерштеттер, откровенно тянувшие подругу на тот свет, были исключением из правил. Гораздо характерней обратное обречённые на костёр до последней возможности отрицали свою и чужую вину. Считанные единицы прошли следственный ад, так и не уступив палачам. Остальные признавались. Но это был ещё не конец! Проходило время, и заключённая, собравшись с духом, говорила страже: «Передайте судьям, что я беру свои слова назад. Я ни в чём не виновата, и те, кого я назвала, тоже». Крут замыкался. Отлаженный механизм по переработке живых людей в пепел и золу вздрагивал, словно возмущённый сбоем, и повторял все проделанные операции заново.

Вдумайтесь в эту ситуацию. Если называть вещи своими именами, то суд назначал только первую пытку. Все следующие постановления были лишь формальностью. Рука судьи выводила предписание о новой пытке под диктовку самой ведьмы, которая, отлежавшись в цепях на соломе, отрекалась от невольной лжи.

Что же давало узнице силу на такой подвиг? Страх перед казнью? Конечно. Но раскалённое кресло, на котором тело обугливалось долгами часами, отгоняло у подсудимой мысли о пламени костра. Тогда быть может, она наивно надеялась, что её отречение воспримут как должное? Это вряд ли. Ничто не бесило юристов сильнее, нежели отказ от показаний. «Если это позволить, — писал Венедикт Карпцов, — преступление станет ненаказуемым, ибо все будут делать так? (1958 стр. 829) А юрист Брандт заявлял во всеуслышание „Если она отрекается, её надо пытать снова. Это необходимо, иначе служитель Фемиды будет только зря терять своё время (1958 стр. 880)“».

Как ни рассуждай, остаются причины духовного свойства. Погибель души страшила обречённых больше смерти. Проявить слабость на этом свете, чтобы расплачиваться вечными муками на том, вот чего от них требовали на допросе…

За признанием по закону следует казнь, поэтому признаться, не будучи виновной, значит совершить самоубийство. А самоубийство есть действие, противное воле Божьей. Нечего винить палача, обманутого ложным признанием. Отвечать перед Богом придется ей, убивающей себя чужими руками. Лжесвидетельство, из-за которого гибнут невинные люди, — это тоже смертный грех. Достаточно назвать хоть одну фамилию, и потом придётся вечно гореть в аду… Женщины, вовлечённые в ведовские процессы, были христианками. Ад, о котором так красноречиво вещали священники во время церковных проповедей, не был для них отвлеченным понятием. Выходит, стойкость, которая так раздражала инквизиторов, воспитывалась самой Церковью — парадоксальное противоречие эпохи.

Дочь чиновника из города Ульм пытали семь раз. Тогда несчастная спросила, может ли она надеяться на спасение души, если скажет неправду, она боится боли и готова признать что угодно, но совесть не позволяет ей лгать. Палачи воспользовались мигом слабости и дожали обвиняемую. Но потом она отказалась от своих слов и вынесла ещё девять пыток. На одном из допросов, которые она сама на себя навлекла, её растягивали на лестнице восемь раз (Wachter стр. 160, 161)!