Лин Паль - История Империи монголов: До и после Чингисхана

Итак, когда мы вошли пред его лицо, предупрежденные ранее, чтобы не касаться порога, священники-несториане поднесли ему ладану; он сам положил его в курильницу, и они кадили пред ним. Затем они пропели, благословляя его напиток, и после них монах произнес свое благословение, а в конце и нам надлежало сказать наше. И когда он увидел, что мы держим у груди Библию, он приказал принести ее себе посмотреть и разглядывал ее очень тщательно. Затем, когда он выпил, причем старейший священник поднес ему чашу, они дали пить священникам.

После этого мы вышли и мой товарищ остался сзади; и, когда мы были снаружи, он, готовясь выйти сзади нас, повернулся лицом к хану, кланяясь ему, а затем, следуя за нами, споткнулся о порог дома. В то время как мы шли впереди, направляясь с поспешностью к дому сына хана, Балту, наблюдавшие за порогом наложили руки на моего товарища и приказали ему остановиться и не следовать за нами. Затем они позвали какое-то лицо и приказали ему отвести моего товарища к Булгаю, старшему секретарю двора и осуждающему виновных на смерть. А я не знал этого…

На следующий день пришел Булгай, бывший судьей, и подробно расспросил, внушал ли нам кто-нибудь остерегаться от прикосновения к порогу. Я ответил: „Господин, у нас не было с собой толмача, как могли бы мы понять?“ Тогда он простил его. После того ему никогда не позволяли входить ни в один дом хана».

История эта Рубрука сильно озадачила и развеяла надежды, что хан имеет склонность к истинной вере. Разочаровало его и другое наблюдение, когда он увидел хана с крестом в руке: «Он взял крест себе в руку, но я не видал того, чтобы он поцеловал его или поклонился ему, а хан только глядел на него, спрашивая о чем-то. Тогда монах попросил позволения носить крест на копье вверху, так как по этому поводу хан раньше говорил с монахом, и Мангу ответил: „Носите его так, как знаете лучше сделать“.

Затем, после приветствия хану, мы направились к вышеупомянутой госпоже и нашли ее здоровой и бодрой; она выпила еще святой воды, и мы прочли над нею Страсти. И эти несчастные священники никогда не учили ее вере и не уговаривали креститься. Я же сидел там немым, не имея возможности что-нибудь сказать, но она сама еще учила меня тамошнему наречию. И священники не порицали ее ни за какое колдовство, ибо я видел там четыре меча, извлеченных из ножен до половины, один у изголовья ложа госпожи, другой у подножия, а два другие по одному с обеих сторон входа. Я видел там также серебряную чашу, напоминающую наши чаши, которая, вероятно, была похищена в одной из венгерских церквей и висела на стене полная пепла, а сверху над этим пеплом был черный камень, и священники никогда не учат их тому, что это дурно. Наоборот, они сами делают это и учат подобному».

Впрочем, отношение хана к несторианским монахам тоже удивило Рубрука:

хан, «…имея у себя в руке сожженную баранью лопатку, всматривался в нее, а затем, как бы читая в ней, стал порицать монаха, спрашивая, зачем тот, будучи человеком, который должен молиться Богу, столько говорит с людьми. Я же стоял сзади с обнаженной головой, и хан сказал ему: „Зачем ты не обнажаешь головы, когда приходишь ко мне, как поступает этот франк?“ — и приказал позвать меня ближе.

Тогда монах, сильно смущенный, снял свой клобук вопреки обычаю греков и армян; после того как хан наговорил ему много резкостей, мы вышли. И тогда монах вручил мне крест для несения до часовни, так как сам от смущения не хотел нести его. Через немного дней он примирился с ханом, обещая ему отправиться к папе и привести в его повиновение все народы Запада. Затем, вернувшись от хана после этого разговора в часовню, он стал спрашивать у меня про папу, думаю ли я, что тот захочет его видеть, если монах явится к нему от Мангу, и захочет ли он дать ему коней до святого Иакова. Спросил он также и про вас, думаю ли я, что вы захотите послать к Мангу вашего сына.

Тогда я внушил ему остерегаться давать Мангу лживые обещания, так как последняя ложь будет горше первой и Бог не нуждается в нашей лжи, чтобы мы ради Него говорили коварные выдумки».

Хан по разумению Рубрука показал себя более разумным человеком. С большим интересом Монке относился к христианам разного толка, однако в церковь, где собирались иностранцы, входить отказался, когда узнал, что туда приносят покойников для отпевания. Среди склоняющихся к христианству Рубрук заметил и немало монголов. Однажды его попросили отслужить обедню.

«… Тогда я приказал им как мог через толмача исповедоваться, перечислив 10 заповедей, 7 смертных грехов и другое, в чем человек должен всенародно покаяться и исповедаться. Они оправдывали себя в краже, говоря, что без кражи не могут жить, так как господа их не заботятся для них ни об одежде, ни о пропитании. Тогда я, рассуждая, что они похищали имущество этих лиц не без надлежащего основания, сказал, что им можно брать необходимое из имущества господ и что я готов сказать это перед лицом самого Мангу-хана. Некоторые из них также были людьми военными; они оправдывали себя тем, что им необходимо идти на войну, иначе их убьют. Я крепко наказал им, чтобы они не ходили на христиан и не обижали их, иначе пусть лучше дадут себя убить, потому что таким образом они станут мучениками; и я прибавил, что если кто пожелает обвинить меня за это учение перед Мангу-ханом, то я готов заявить это в его присутствии. Ибо, когда я учил этому, тут были придворные из несториан и я подозревал их, что они могут случайно донести на нас… И мы причастили народ, как я надеюсь, с благословением Божиим. А сами они окрестили в полном благочинии в канун Пасхи более чем шестьдесят лиц, и все христиане сообща этому весьма радовались».

Были при хане и мусульмане. Младший брат хана «…зная про вражду, существующую между христианами и сарацинами, спросил у монаха, знает ли он упомянутых сарацин. Тот ответил: „Знаю, потому что они собаки; зачем держишь ты их возле себя?“ Те возразили: „Зачем ты говоришь нам обидные речи, тогда как мы не говорим тебе никаких?“ Монах сказал им: „Я говорю правду, и вы и Магомет ваш презренные псы“. Тогда они начали отвечать богохульствами на Христа, но Арабукха (Ариг-Буга) удержал их, говоря: „Не говорите, так как мы знаем, что Мессия — Бог“.

…В этот день какие-то сарацины встретились с монахом на дороге, вызывая его и споря с ним. Так как он не умел защититься при помощи доводов, и они стали над ним насмехаться, то он хотел наказать их плетью, которую держал в руке, и достиг того, что вышеупомянутые слова его и поступки были доведены до двора и нам было приказано, чтобы мы остановились с другими послами, а не перед двором, где мы останавливались обычно».

В результате между мусульманами и христианином Рубруком по приказу хана был проведен диспут.