Лин Паль - История Империи монголов: До и после Чингисхана

«Тогда я сказал: „Кому больше поручено, с того больше взыщется. И еще: кому больше дано, тот должен больше и возлюбить. С этими словами Божиими я и обращаюсь к самому Мангу, ибо Бог дал ему великую власть и богатства, которые он имеет, дали ему не идолы туинов, а всемогущий Бог, который создал небо и землю и в руке Коего находятся все царства, и Он переносит их из народа в народ за грехи людей. Отсюда, если хан возлюбит Его, хорошо будет ему; иначе же да узнает он, что Бог взыщет с него все до последнего гроша (quadrantem)“.

Тогда один из тех сарацин сказал: „Есть ли какой-нибудь человек, который не любил бы Бога?“ Я ответил: „Бог говорит: „Если кто любит Меня, тот соблюдает Мои заповеди, а кто не любит Меня, тот не соблюдает Моих заповедей“. Итак, кто не соблюдает заповедей Божиих, тот не любит Бога“.

Тогда тот возразил: „Разве вы были на небе, чтобы знать заповеди Божии?“ — „Нет, — сказал я, — но Он Сам дал их с неба святым людям и напоследок Сам сошел с неба, уча нас, и мы имеем их в писаниях и видим в деяниях людей, когда они их соблюдают или нет“. На это он сказал: „Итак, вы хотите сказать, что Мангу-хан не хранит заповедей Божиих?“ Я ответил: „Как вы говорите, придет толмач, и я пред лицом Мангу-хана, если ему будет угодно, прочитаю заповеди Божии, чтобы он сам судил о себе, соблюдает он их или нет“.

Тогда они удалились и сказали ему, что я назвал его идолопоклонником, или туином, и сказал, что он не соблюдает заповедей Божиих. На следующий день он прислал ко мне своих секретарей с таким поручением: „Господин наш посылает нас к вам с такими словами: вы здесь христиане, сарацины и туины. И каждый из вас говорит, что его закон лучше и его письмена, то есть книги, правдивее. Поэтому хан желал бы, чтобы вы все собрались воедино и устроили сравнение [закона]; пусть каждый напишет свое учение (dicta) так, чтобы хан мог узнать истину“. Тогда я сказал: „Благословен Бог, который вложил это в сердце хана. Но Писание наше сказало, что рабу Господню не подобает ссориться, а следует быть кротким ко всем; поэтому я готов без спора и борьбы отдать отчет в вере и надежде христианской пред всяким того требующим“. Они записали эти слова и доложили ему.

Затем было объявлено несторианам, а равно и сарацинам и таким же образом туинам, чтобы они позаботились о себе и написали то, что захотят сказать. На следующий день он снова прислал секретарей с поручением: „Мангу-хан хотел бы знать, по какой причине прибыли вы в эти страны“. Я ответил им: „Он должен сам знать это из грамоты Бату“. Тогда они ответили: „Грамота Бату затерялась, и хан предал забвению то, что написал ему Бату; поэтому он хотел бы знать это от вас“. Тогда, ободрившись, я сказал им: „На обязанности нашей религии лежит проповедовать Евангелие всем людям. Поэтому, когда я услышал про славу племени моалов, я возымел желание пройти к ним; пока я пребывал в этом желании, мы услышали про Сартаха, что он христианин. Тогда я направил свой путь к нему. И господин король франков послал ему грамоту, содержащую добрые слова, и в числе прочих слов свидетельствовал ему про нас, что мы за люди, прося позволения нам остаться среди людей моалов. Тогда он послал нас к Бату, а Бату послал нас к Мангу-хану, поэтому мы просили его и теперь просим позволить нам остаться“.

Они записали все и на следующий день доложили ему. Он снова прислал их ко мне с поручением: „Хан хорошо знает, что среди вас нет никакого посла к нему, а что вы пришли молиться за него, как и другие праведные священники; но он спрашивает, были ли когда-нибудь ваши послы у нас или наши у вас“. Тогда я рассказал им все про Давида и про брата Андрея, и они записали все и доложили ему. Тогда он снова послал ко мне с поручением: „Господин хан говорит: „Вы долго пребывали здесь; он хочет, чтобы вы вернулись в свою землю, и спрашивает, желаете ли вы взять с собою его посла“ ". Я ответил им: "Я не посмел бы взяться провожать его послов за пределы его земли, так как между нами и вами есть земля, где идет война (terra guerre), а также море и горы; кроме того, я только бедный монах; поэтому я не посмел бы взять их к себе в сопутники". И они, записав все, вернулись".

Диспут состоялся — и ничего не дал. Зато вскоре Монке вызвал Рубрука и прямо спросил, называл ли тот его идолопоклонником. Рубрук объяснил, что имел в виду. В ответ на правду хан рассказал ему, в чем состоит вера монголов:

«„Мы, моалы, — сказал он, — верим, что существует только единый Бог, Которым мы живем и Которым умрем, и мы имеем к Нему открытое прямое сердце“. Тогда я сказал: „Он Сам воздаст за это, так как без Его дара этого не может быть“. Он спросил, что я сказал; толмач сказал ему; тогда он прибавил: „Но как Бог дал руке различные пальцы, так Он дал людям различные пути. Вам Бог дал Писание, и вы, христиане, не храните его. Вы не находите, что один должен порицать другого; находите ли вы это?“ — „Нет, государь, — сказал я, — но я сначала объявил вам, что не хотел бы ссориться с кем-нибудь“. — „Я не говорю, — отвечал он, — про вас. Равным образом вы не находите, что за деньги человек должен отклоняться от справедливости“. — „Нет, государь, — отвечал я, — и, во всяком случае, я не приезжал в эти страны за добыванием денег, а, наоборот, отказался от тех, которые мне давали“… „Я не говорю, — сказал он, — про это. Итак, вам Бог дал Писание, и вы не храните его; нам же Он дал гадателей, и мы исполняем то, что они говорят нам, и живем в мире“.

Прежде чем высказать это, он пил, как я думаю, раза четыре. И когда я внимательно слушал, ожидая, не пожелает ли он исповедать еще что-нибудь из своей веры, он начал беседовать о моем возвращении, говоря: „Ты долго оставался здесь; я хочу, чтобы ты вернулся. Ты сказал, что не смеешь взять с собою моих послов; хотел ли бы ты передать мои слова или мою грамоту?“ И с тех пор я не имел случая или времени объяснить ему католическую веру. Ибо с ним можно говорить только столько, сколько он хочет, кроме того случая, когда говорящий — посол; а посол может говорить все, что хочет, и они всегда спрашивают, желает ли он говорить еще и другое. Мне же он не позволил говорить больше, но мне надлежало слушать его и отвечать на вопросы.

Тогда я ответил ему, чтобы он приказал мне уразуметь его слова и изложито их письменно, и тогда я охотно передал бы их, насколько это у меня в силах».

Для передачи Людовику Монке велел записать следующую грамоту:

«Существует заповедь вечного Бога: на небе есть один только вечный Бог, над землею есть только единый владыка Чингисхан, сын Божий, Демугин Хингей (т. е. звон железа. Они называют Чингиса звоном железа, так как он был кузнецом, а, вознесясь в своей гордыне, именуют его ныне и сыном Божиим). Вот слово, которое вам сказано от всех нас, которые являемся моалами, найманами, меркитами, мустелеманами; повсюду, где уши могут слышать, повсюду, где конь может идти, прикажите там слышать или понимать его; с тех пор, как они услышат мою заповедь и поймут ее, но не захотят верить и захотят вести войско против нас, вы услышите и увидите, что они будут невидящими, имея очи; и, когда они пожелают что-нибудь держать, будут без рук; и, когда они пожелают идти, они будут без ног; это — вечная заповедь Божия. Во имя вечной силы Божией, во имя великого народа моалов это да будет заповедью Мангу-хана для государя франков, короля Людовика, и для всех других государей и священников, и для великого народа (saeculum) франков, чтобы они поняли наши слова. И заповедь вечного Бога, данная Чингисхану, ни от Чингисхана, ни от других после него не доходила до вас.